— Борьба за пятачок? — спросил Громов. — Экономистские лозунги?
— За свой пятачок! За наш пятачок. Разве это плохо?
— Мельчаешь, Тимофей, — упрекнул его Громов. — Представляешь, какую революцию совершаем? Как воплощаются наши идеи!
— Идеями сыт не будешь. Забыл, какой вопрос задавали на конференции? «Будет ли увеличена норма хлеба транспортникам?»
Громов сердито чиркнул спичкой, поднес к папиросе.
— Мы еще разберемся в этой провокационной вылазке.
Закурил и Тимофей. Прищурив глаз и отогнав от лица дым, глянул на собеседника.
— Разбирайся не разбирайся, а людям есть надо. Спрашивали и еще будут спрашивать.
— Значит, идти на уступки крикунам и маловерам? Ты это предлагаешь?
— Нет. Предлагаю увеличить выход зерна. Потому люди, занятые в сельском хозяйстве, и особенно «политические представители», — умышленно подчеркнул Тимофей, — должны знать, как выращивается хлеб. А Холодов не хочет вникать в хозяйство, не знает его и не желает учиться. Силой в поле не вытащишь.
— Да-а, — с сожалением протянул Громов. — Дал я тебе шахтера, настоящего пролетария, а ты и сам закопался в землю, и его норовишь пригрести. — Быстро глянул Тимофею в глаза: — Ты хоть газеты читаешь? Какие сейчас главные вопросы решает партия? Если забыл — напомню: борьба с правым уклоном, соцстроительство и оборона. А ты...
— Нам же страну кормить! — с болью вырвалось у Тимофея.
— Вот, вот. Кормить. Сегодня и завтра. А ты думаешь о завтрашнем . дне? — Он забарабанил пальцами по столу и уже тише продолжал: —
Надо найти главное звено, взявшись за которое, можно вытянуть всю цепь. Небось знаешь эти слова? И этим звеном в настоящее время является сплошная коллективизация на основе ликвидации кулака как класса. Так говорит партия. Ты можешь сказать, что полностью справился с этой задачей? Не можешь. Сколько еще хозяйств не вовлечено в колхоз! Холодов прав: нужна постоянная агитационная работа.
Тихо отворилась дверь. Вошла Кланя, положила газеты на стол перед Громовым и бесшумно вышла.
Тимофей проводил ее глазами, задумчиво проговорил:
— Кондрат Юдин ведь так и не вступил в колхоз. Не помогла агитация. На производство подался.
— Это тот... подкулачник?
— Какой там подкулачник.
Нет, зная Кондрата, всю его жизнь, Тимофей не мог согласиться с таким выводом. В том, что случилось тогда на сходке, он больше обвинял себя.
— Баламут он, этот Кондрат, и только.
— От этого нам не легче. Такие Кондраты вдвое вредны. Здесь, в селе, они подают дурной пример, и в рабочую среду несут частнособственническую заразу. Глядя на них, и другим захочется двух маток сосать.
Их разговор, начатый так бурно, вошел в спокойное русло. Правда, временами он снова обострялся. Но в этом вопросе у Тимофея и Громова не было разногласий: на двух стульях одновременно сидеть нельзя, у каждого человека должна быть определенная классовая принадлежность.
— Земля постоянного присмотра требует, — говорил Тимофей. — Любит, чтоб к ней — всей душой. Тогда и она щедрость свою показывает. А какой уход могут дать те, кто занят на производстве? Вот и дичают поля.
— Это ты верно, — подхватил Громов. Такая мысль не приходила ему в голову. — Надо будет что-то предпринимать.
Он считал, что разговор окончен. И как бы подводя итог, сказал:
— Вот так и договоримся. Недооценивать агитационную, организаторскую работу — значит положиться на самотек, на волю случая. Так и за двадцать лет ничего не добьешься. Нет. Только ломать. Ломать старые отношения в деревне, как их ломали в городе. Пусть диктат, но это диктатура пролетариата!
— Опять двадцать пять, — махнул рукой Тимофей.
— Ты это о чем? — насторожился Громов, уловив скрытую иронию в словах Тимофея.
— Все о том же. О том, что у нас развелось много таких агитаторов, которые лишь говорят красивые слова.
Громов заерзал на стуле, схватил новую папиросу, зажал зубами.
— Да-да, — продолжал Тимофей, нисколько не смущаясь недовольством Громова. — Такие «агитаторы» любое дело угробят. Порассуждать они любят. Лозунг провозгласить — тоже мастера. «По-боевому встретим весну!» А сами не хотят того понять, что сейчас этого недостаточно, что речь должна идти о хозяйственном укреплении артелей. Тогда не надо будет агитировать, не надо принуждать. Сами колхозы будут за себя агитировать.
— Все? — подчеркнуто холодно, как человек, не желающий скрывать свои истинные чувства, спросил Громов.
— Нет, не все, — запальчиво ответил Тимофей. — Между прочим, не грех и тебе, секретарь, подержаться за чапыги, коль хлеборобов учить собираешься!