Окончилось дежурство — подался в степь. Миновал Бурлакову криницу, пересек балку, что вела к песчаному карьеру, ударился в сторону Кругленького леса, или байрачка, как его все тут называют. Не замечая первозданной красоты ранневесенней степи, он медленно брел, рассуждая вслух:
— Поохочусь, отведу душу. Видать по всему — зверя невпроворот. Вольготно, должно быть, ему тут. Бурьяны такие, что еле ноги тянешь — настоящие крепи. Чего-чего, а шапку заячью добуду. Шапку бы мне к зиме край надобно обновить.
Кондрат сдернул свой треух, осмотрел. На нем уже и следа не осталось от ости.
— Зараз мы задаром добудем. Нам это как все равно высякаться.
Кондрат огляделся.
— Гуляет земля, — проговорил осуждающе. — Забрать забрали у хозяев, а к делу не произвели. Мне оно, конечно, со старухой что надо? Самую малость. Хлеб тоже, как пролетарьяту, дают. Приварок какой ни есть с огорода имеется. Теперь еще мясом завалю. Чего ему, ружжу, без дела быть? Хай служит. Хай зайцев бьет.
Что-то взметнулось у него из-под ног. Инстинктивно отпрянул, вздрогнул; как держал ружье, так и выстрелил ненароком. А пара серых куропаток, напугавшая его, полетела совсем в другую сторону. Дремавший невдалеке заяц ошалело вскочил и пронесся мимо Кондрата. И только темная полоска, где он сбил изморозь на сухих травах, обозначила его убегающий след.
— Тьфу ты, напасть! — в сердцах воскликнул Кондрат. — И надо же такому случиться! Сам в руки давался — бери...
Не успел он договорить, как увидел еще одного зайца. Кондрат вскинул ружье, нажал на спусковой крючок. Заряд срезал куст репейника далеко позади.
— Убег, — удивился Кондрат. — Да что он, заговоренный? Прямо ж в него палил.
Пришлось снова перезаряжать. И снова стрелял Кондрат. И снова зайцы убегали. Лисовина тоже поднял — здоровенного красно-желтого красавца. Пока вскидывал ружье, успел намерить воротник Ульяне, да только и «воротник» тот убежал, на крутом повороте вырулив распушенным хвостом, точно веслом.
Нет, Кондрату определенно не везло с охотой. Он уже совсем было упал духом, как вдруг увидел притаившегося зайца, всего метрах в десяти от себя. Кондрат очень хотел добыть зайца, и он поторопился. Заряд взметнул землю у самой лежки, казалось, лишь напугав зайца. Однако несколько дробин, очевидно, попали в него. Заяц убегал на трех лапах, и Кондрат пустился за ним следом, на бегу вставляя новый патрон непослушными, трясущимися руками. Они колесили по степи, может быть, час, может быть, два — убегавший раненый зверек и его неумолимый преследователь. Заяц залегал все чаще, все ближе подпуская к себе охотника. Но и Кондрат спотыкался, путаясь в цепких, густых бурьянах, падал. Он уже расстрелял все патроны, но в азарте все еще на что-то надеялся.
И все-таки он изловчился, накрыл жертву. Обрадовался. Вот она, его новая шапка, под ним. Все же добыл...
Только теперь он по-настоящему ощутил усталость. Да и то сказать, разве в его годы бегать за зайцами? Нет, коли в этом и заключается вся прелесть охоты — не завидует он князьям и прочей буржуазии.
А солнце успело подняться высоко — весеннее, щедрое.
Кондрат заторопился домой. Подвязал зайца, прикинул вес, остался доволен добычей.
— Матерый, — сказал перекидывая веревку, служившую торочком, через плечо. — Добрая будет шапка.
Еле дотащил Кондрат зайца. Упрел весь. Веревка невыносимо резала плечо. Да и ружье будто стало тяжелей. Однако, миновав крайние хаты, Кондрат расправил плечи, приосанился. На жердях у Маркелова подворья сидели мужики. Кондрат еще издали увидел их и вовсе заважничал. Подошел, не спеша свернул «козью ножку», потянулся к Игнату Шеховцову за огоньком.
Мужики сидели хмурые, сосредоточенно сосали цигарки.
— Что носы повесили? — спросил Кондрат, незаметно передвигая зайца из-за спины вперед.
— Танцевать нема чего, — отозвался Игнат. — Это лишь у тебя, как погляжу, райская жизнь. Зайцев гоняешь...
— Не токи зайцев, — пыхнул дымом Кондрат. — Ноне вночи покрупней дичину настрахал.
— Во как! Что ж то за дичина?
— Грабителей отваживал от кирпича.
— Скажи, — удивился Лаврентий Толмачев. — Кто ж это мог быть?