Сетовал Емельян на свою долю, плакался, а подвыпив, лютостью наливался, грозил:
«Попомните Емельку! Еще не сказал он своего остатнего слова!»
Петро с легкой иронией смотрел на него — плюгавого, ершистого, будто успокаивал, а сам больше травил:
«Ладно уж тебе, не береди душу. Все равно ничего не сделаешь. Крепко они на ноги стали».
«А то еще поглядим! — бахвалился Емельян. — Вдвоем если взяться, — не будут успевать чухаться».
«Мне оно ни к чему, — сразу же возразил Петро. — В политику не вмешиваюсь».
Емельян возмутился:
«Обошел всех — ив кусты!?»
«А чего мне вперед пнуться? — невозмутимо продолжал Петро. — С меня власть ни гроша не вытряхнула. Опять-таки при деле — сам знаешь».
«Твое дело тоже допром попахивает, как через меру хапанешь», — напомнил Емельян.
«Как сказать, — озлился Петро. — Не пойманный — не вор».
«А как накроют?»
«Все меньше дадут, как за политику. Ты так разумеешь, а я иначе, — сказал Петро. — Всяк по-своему с ума сходит. Вот и занимайся, чем тебе угодно. Я того знать не знаю и ведать не ведаю».
«И за это низкий поклон, — все еще сердясь, с издевкой подковырнул Емельян. — Ловко ты с новой властью поладил».
«А мне все едино, какая власть».
Так и не смог Емельян. подбить Петра в сообщники. Хоть и одного поля ягоды, да вкус разный оказался.
Попытался Емельян поближе с Кондратом Юдиным сойтись. Вспомнил, как он на сходке в Тимошкины планы клинья вбивал. Пригласил Кондрата к себе, бутылку самогона выставил. Затеял разговор о том, о сем, прощупывая, можно ли на него положиться. А Кондрат выжрал самогон и говорит:
«Щось у тебе, Емельян, мачтаб не тот. Мы с Михайлом по этому самому колхозному вопросу не одну половинку кокнули».
Пришлось Емельяну еще выставлять. И снова Кондрат пил, хватал щербатым ртом воздух, как верховодка, выброшенная на берег, кривился, говорил:
«Скажи Глашке, хай чебреца трошки додает. Очень даже приятственно для вкусу. А то ще буркуна можно или полынку. Всю вонь сымает. Да-а. Токи не мяту. Упаси бог, мяту класть — форменные капли датского короля, что несмышленым приписывают у внутрь».
Емельян ему о деле, а он знай свое гнет:
«По части настою — то, брат, моя справжняя стихия».
Емельян ему про беды свои да злость неисходную, а Кондрат, пьяно икая, в ответ:
«Ме-е-ели, Емеля, твоя неделя, поскольку я зараз пролетари-и-ат».
Ни до чего не договорился Емельян, только угощал зря.
«Для первого разу ни-и-чего, — окончательно захмелев, бормотал Кондрат, — Еще вдругорядь потолкуем. Я на том колхозном вопросе с Ми-и-хайлом...»
Емельян бесцеремонно выпроводил гостя, досадуя, что позволил себя обвести.
«Вот тебе «вдругорядь», — поднес к его носу кукиш. — Иди, пока кобеля не натравил».
На том и окончились деловые разговоры с Кондратом. Понял Емельян — никому нельзя доверять. Если что и делать, так только самому. Он даже на колхозный двор стал похаживать. Мужики, они и есть мужики: чего не закурить, коли угощают. Емелька ли подносит, кто другой — какая разница? Лишь бы дармовой табачок потягивать — своему экономия.
Дымит Емельян с мужиками, а сам недобрым, завидющим глазом окрест поводит. Вот этот хлев, что на Маркеловом подворье, наладились было они с Михайлом поджечь, чтоб и скот погубить, и на Маркела натравить милицию. Не удалось. Игнат Шеховцов попутал все карты, так пальнул из двух стволов, что едва ноги унесли. Тогда Егорий Матвеевич и удумал подложить винтовки.
«Сгорит ли, нет, еще не ведомо, — сказал он, — К тому же, гадай, куда следствие поведет! А подметное письмо да оружие — дело верное. Не отвертится против таких улик».
С умом они все сделали. Сначала винтовки подложили, пробравшись к клуне огородами. Подождали, когда снежком запорошит следы, а тогда уже и письмецо направили. Что ни говори, башковитый был старик. Как сказал, так оно и случилось. Загремел Маркел. Еще раньше их загремел...
Вчера Емельян видел, как трактор опробовали после ремонта. Сбежались мужики отовсюду — радуются. Семена Акольцева поздравляют. А тот помощника хвоего — Егорку Пыжова — посадил рядом с собою на крыло и ну круги выписывать: то на малой скорости, то как скаженный кидается, только земля летит из-под шипов.
«Успел-таки наладить к посевной», — недовольно подумал Емельян.
А Семен остановил трактор, чтоб поработал на холостом ходу. Запыхкала, вздрагивая, выхлопная труба, выбрасывая сизые кольца, медленно тающие в воздухе. Машину обступили, стали пожимать Семену руку, обнимать.