«Погляди, погляди, — проговорил Авдей. — Только я так скажу: сам затеешь хозяйствовать — пропадешь. Не сдюжаешь».
Утром Авдей забрал Тимофея с собой. Повозил по своим полям, показал соседские. Потом оставил его. Тимофей пришел к вечеру. Снова собрались в доме.
«Ну, нагляделся?» — начал Авдей.
«Нагляделся», — невесело отозвался Тимофей.
На столе, как и вчера, появилась бутылка самогона, кусок окорока, сало. Анна жарила картошку. Фрося в погреб спустилась за соленьем.
«Нагляделся, — тяжело повторил Тимофей. — Мужикам сеять нечего».
«А ежели и есть что, так нечем, — вставил Авдей. — Тягла нет! Сам в плуг не впряжешься».
Тимофей ерошил русые, мягко спадающие волосы. Молчал. Наконец проговорил: «Н-да... без семян какого же урожая ждать?»
«А у нас и пшеничка есть, и жито», — ввернул Авдей.
«Продразверстщики, как кобели, рыскали, да не унюхали», — похвалился Михайло.
Тимофей вскинул бровь:
«И много припрятали?»
«Да засыпали... — начал было Михайло и запнулся, учуяв что-то неладное. — Не наша забота лежебок кормить. А зерна у нас нет. Вот нет, хоть караул кричи. Разве что на посев».
Кровь ударила в лицо Тимофею, вздула жилы. Задыхаясь, он поднялся, шагнул к отцу:
«Зверье! С матерью что сотворили. Куда ж вам чужую беду понять!»
Авдей с силой отодвинул скамью, угрожающе поднялся. Марфа кинулась к сыну.
«Тимоша, да что же ты? — И испуганно запричитала: — Нешто так можно? Уймись, голубчик. Не жалюсь я. Все от бога».
«Все от людей, маманя, — сказал Тимофей. — На кой ляд нужен он нам, тот бог, если подлости потакает. Это им нужен такой бог, — кивнул в сторону отца и Михайла. — А мы и без бога жизнь хорошую добудем. Вот раны малость загоим...»
Этот вечер накрепко врезался в память Марфы. Тимофей бросил жене:
«Вечеря не про нас, Елена. С волками жить, сам волком станешь. А нам свою дорогу топтать. Собирай малого».
Сережка спал, раскинув ручонки. Намаялся, бедный, по теплушкам. А тут снова потревожили. Проснулся, поднял крик. Но едва спеленали, успокоился. Накинул Тимофей шинель, помог одеться Елене, вещевой мешок ей подал. Свой перекинул через плечо, дитя взял на руки. Вот и весь скарб.
«Куда же вы, на ночь глядя?» — заголосила Марфа.
«Хай идут!» — рубанул Авдей.
Тимофей остановился, сказал: «Свет не без добрых людей. — Шагнул к порогу, обернулся: — А вы, маманя, не убивайтесь. Обживемся, заберем к себе».
«Иди, иди, — подогнал Авдей. — Подыхать будешь — явишься».
На другой день узнала Марфа: у дядьки Ивана ночевал Тимофей с семьей.
Там и оставался, покуда квартиру подыскал. У Верзиловых сняли комнату. Тимофей в депо подался — слесарить. Елену в школу послали. Ликбез ей партийная ячейка поручила. Сразу пошла по дворам неграмотных переписывать. А с Сережкой Верзилиха оставалась. Звали Марфу к себе. Не пошла. Куда уйдешь, ежели по божеским законам обвенчана. Терпела, как святое писание учит.
Вскоре после того, как ушел Тимофей, нагрянули продразверстщики. Сам начальник милиции Недрянко с ними прибыл:
«Давай, Авдей, по-хорошему разойдемся. Хлеб припрятал, а темнишь».
«Коли так — об чем разговор», — ответил Авдей.
«Вот и добре, — сказал начальник. — Давно бы так. Веди. Показывай».
Авдей прищурил глаз:
«Опять же, неувязочка, гражданин-товарищ начальник. Вам известно, а мне — показывай? Не совсем оно к делу получается».
«Значит, нет зерна?»
Авдей развел руками:
«Было бы — с дорогой душой! Нешто мы не разумеем?»
«Ну что ж, — сказал начальник, — собирайся. Пойдешь в отсидку. Может, вспомнишь, где припрятал».
Забрали Авдея. Люди сеют, а он — в участке. Собрался Михайло к нему с передачей. А возвратился чернее тучи грозовой.
«Ну, что там?» — спросила Анна.
«Что, что! — закричал Михайло. — Тимошка, подлец, натравил. Батя бога благодарит, что хоть ямы с зерном не указал ублюдку большевистскому. Думал богатством его пришибить».
«Богатством... — вмешалась Евдокия. — Что он, голодраный, разумеет в богатстве? Своего куска хлеба не имел».
Доставая из печки казан, спросила:
«А сеять же как?»
«Дотолковались, — ответил Михайло. — Без отца доведется управляться».
Ночью Михайло съехал со двора за семенами. У ямы его и накрыли. Знать, следили. Потом уже Марфа разузнала, как оно было. На заре вывели Авдея из «холодной», спрашивают:
«Ну, что? Будешь говорить?»
«Было бы что», — ответил Авдей.
На стороне он припрятал хлебушек. Да так, что, кроме Михайлы, ни одна живая душа не знала. И вдруг увидел Авдей сквозь окно своих коней во дворе милиции. И бричка его, груженная мешками с зерном. Обмер.