— Да ну?! — дивился Лаврентий.
Мужики недоверчиво косились на Ивана, а он продолжал:
— Это еще не все. Садится в ту повозку человек. По-англицки он зовется «бос», а по-нашему — буржуй. И наказывает: «Ран». Мол, бежи во весь дух. Да палкой, коли замешкается, по плечах, по плечах!
— Во, гад! — вырвалось у Игната. — Что ж тот рикша терпит такое? Да поворотился бы, дал бы как следует тому босу. Кони и те взбрыкивают, коли не по-людски с ними обращаться.
— Кони... — медленно проговорил Иван. — Кони взбрыкивают, понятия не имея. А рикша разумеет! откажется — другой повезет с радостью.
Изот поотстал. За время сева он умаялся. Рядом с ним шел Тимофей — сильный, бодрый.
— Чудно, — говорил Изот. — Как малые дети со своими присказками.
— Что же здесь чудного? — отозвался Тимофей. — С давних давен идет. Хлебопашество — древнейшее занятие людей.
— Все же странно слышать.
— Нам оно привычно — в крови у каждого. Ваше шахтерское ремесло, если из глубин веков глянуть, вовсе еще в младенчестве, а тоже подземного черта выдумали. Говорил как-то Громов — Шубиным прозвали.
— Навыдумывали всякого, — согласился Изот. — Кстати, — оживился он, — жинка твоя скоро появится?
— А что?
— Да ведь работы невпроворот.
Тимофей не хотел, не мог сказать Изоту, что Елена не торопится на работу, тем более — браться за общественные дела. У них уже был разговор. И этот разговор ни к чему не привел. Елену вышибло из седла. Борьба оказалась не по ее силам.
Тимофей был очень огорчен изменениями, происшедшими во взглядах Елены. Тем не менее где-то и в чем-то находил им оправдание.
А Изот, не подозревая о том, что происходит в душе Тимофея, продолжал:
— Слышал, она у тебя крепко подкована. Вот бы пропагандистов и агитаторов взяла на себя?
— Пусть малость поправится.
— Як тому, что низвергать нам многое надо. И чтоб на научной основе, — вел Изот. — Что ж получится, если в новую жизнь старое тащить?
— Не годится, — согласился Тимофей.
— И противоречишь сам себе. Поступками своими, — поспешно добавил Изот, уловив на себе вопросительный взгляд Тимофея. — Я все видел. Ты и сам, будто язычник, слушал Лаврушкины заклятия.
Тимофей улыбнулся.
— Как тебя понять? — допытывался Изот.
— Один уже спрашивал: кто я и что я? Теперь — ты, — неохотно отозвался Тимофей. — А я и сам себя не всегда понимаю.
Дорогу развезло: чем ниже спускались — тем больше грязи. Но по дерну, подминая прошлогодние травы, идти было легче. Изот раздумывал над словами Тимофея и находил, что он, в самом деле, какой-то странный, непоследовательный. А Тимофей думал об Афанасии, который так и не открылся, не сказал, почему ушел из колхоза. И думал не потому, что за каждый такой случай надо держать ответ в райпарткоме, хотя это тоже имело немаловажное значение. Тимофею нужно было доискаться причин, чтобы, устранив их, предотвратить подобные явления.
На переезде обоз задержался, пропуская поезд. Машинист приветственно поднял руку, рявкнул гудком так, что лошади шарахнулись. Тимофей махнул ему шапкой и смотрел вслед, пока и рельсы перестали петь.
— Максимыч побежал, — вздохнув, сказал Изоту.
— Знакомый?
— Работали вместе. Сначала кочегарил у него, потом помощником был...
— Вот как? Что ж молчал?
— А чего распинаться?
— Небось зашлось ретивое? По себе знаю — вспоминается шахта. Иногда даже снится.
— Таиться не буду, нет-нет, и загляну в бригадный дом, — признался Тимофей. — Перемен ждут больших. Только и разговоров, что про новый паровоз, который мелкоту нынешнюю заменит.
Они уже шли селом. Тимофей увлекся.
— Будто в какой-то иной мир попадаешь, — говорил он, забыв о своих хлопотах. — Наслушаешься и былей и небылиц. Тот с выплавленной предохранительной пробкой скорость шестьдесят километров держит. У другого вода «в гайку» ушла, пустой котел, закачать нечем — инжекторы отказали — и не взрывается, умудряется целым и невредимым остаться. Третий тормоза сорвал и даже контрольного столбика не проехал. А этот колосники потерял и ничего — дотянул. Самое невероятное можно услышать.
— Трепачи, значит?
— Отчаянный народ, вот кто, — отозвался Тимофей. — Ночь, снег, туман, дождь, а поезда идут. Бежит махина стальная, тянет за собой состав. В нем люди — смотри да смотри. От котла тепло, а спину холод пронизывает, а лицо встречный ветер обжигает, по глазам бьет. Нет, Изот, не трепачи. В том мудрость великая — шутки шутить, когда опасность на каждом километре поджидает.