— Ты, что ль, будешь сеять? — въедливо спросила Мотька. — «Вопросов быть не может», — передразнила Митрофана. — А вопросы имеются. До войны мужики сеяли — в полевых бригадах баб-то почти и не было.
Кондрат Юдин вертел головой, ерзал на скамье. Пришел он на колхозное собрание не ради любопытства. Сразу после освобождения подался было в депо, где теперь транспортно-ремонтные мастерские, но устроиться ему там не удалось. Тогда решил к колхозу прибиться. Собрание ему понравилось. Глазки его блестели, в них загорался азарт. Кондрат то и дело подталкивал локтем сидевшую рядом Галину.
— Гляди, Галька. Гляди. Во дают бабоньки! Такога Митрошке не снилось. Одна Мотька рябая чего стоит! Во качает! Во взяла в оборот!
— Не толкайтесь, дядь Кондрат, — взмолилась Галина. Она хотя и на сносях, а тоже пришла. Как же. Первое собрание. Чтоб не забыли о ней, определили на какую ни есть работу. Жить ведь чем-то надо. Особенно теперь, когда ждет ребенка. Опасливо отодвинулась от беспокойного соседа. — Ну вас к богу в рай, дядь Кондрат. Дитя повредите.
— В раю мне, Галька, делать нечега, — отозвался Кондрат. — Туды я тещу определил. А вдвох в том раю такого шелесту натворим!.. — И поинтересовался: — От твоего немчика что чуть?
— Пишет... В лагере для пленных Стефан.
— Ох, девка... — только и сказал Кондрат. Он уже снова был весь там — в разгоревшейся перепалке. Не удержался: — Эт тебе, Митрошка, не кабанца смались — с народом разговаривать!
Утонул его голос в шуме, в бабьих пронзительных криках.
Игнат развел руками, в сердцах воскликнул:
— Ну языкатые!.. Коли так базарите — сбегу к чертовой матери!
После этой угрозы поутихло. Но слушать Митрофана не пожелали.
— Говори ты, Прохорович, — сказала Мария Сбежнева.
— Да что ж это? — взвился Митрофан. — Старостиху пригрели?! Маркел сидит, а она здеся командует. Вражеский элемент в колхозе орудует! Куды глядит ваша бдительность?!
— И чего б ото кипятился? — недоуменно заговорила Мотька, — Ну где ты был при немцах? Далеко. Что ты знаешь про наше здесь житье? Ничего! То ж и не займай Марию.
Вмешался Игнат:
— Когда предатель Недрянко гнал меня на верную смерть, нам повстречался в заснеженной степи Маркел Сбежнев. И вот я — живой стою перед вами, а Недрянко сгнил. Пристрелил его Маркел, как бешеного кобеля.
— Хороша байка, — проронил Митрофан.
— Показания, — внушительно поправил Игнат, — которые я давал следователю под присягой.
— Почему же его не отпускают? Безвинные, небось, уже дома. И Дубров пришел, а на проверку брали их вместе.
Вытирая слезы концом косынки, беззвучно плакала Мария.
— Придет и Маркел, — резко проговорил Игнат. — Придет. Кондрат еле удержался на месте. Хотелось замолвить слово
за Маркела и Марию. Но что он скажет? Надоумил Маркел, как Ульяну от трудовой повинности освободить. Муку давал ему, крупы... Игнату Маркел жизнь спас, и то Митрошке нипочем. Пока он раздумывал, Игнат снова заговорил:
— Успокойся, Мария. Уж кого-кого, а тебя в обиду не дадим... И довольно об этом. — Голос его посуровел. — Вернемся к нашим делам. Вы, товарищи женщины, меня поняли. Агитировать вас за колхоз я не сбирался. Нет такой надобности. Колхозы давно сами за себя проголосовали. А пытал, что будем делать, поскольку и впрямь оказались у разбитого корыта. Что мы имеем? Разруху. Разор. Поля одичали, тягла нет, посевного материала, инвентаря... Хлебопашцы наши войною забраны...
И вовсе не на слезу жму, как, може, кому показалось. Хочу, чтобы глядели правде в глаза. Горькая она, верно. До войны бабы и на шахтах под землей не работали. А теперь...
Взвыла Антонида Пыжова:
— Ой, сгинет Фросенька в том подземелье! Не послухала мать. Сгинет!..
И никто не удивился, что выплеснула на людях свое материнское горе. Ни у кого и в мыслях не было осуждать ее за то, что прервала разговор о делах. Наоборот, нашла сочувствие, участие. Женщины сокрушенно закивали.
— Кинулась, неразумная, в преисподнюю.
— Эх, детки, детки. Сами себе погибель шукают.
— Ну, раскудахтались, — пресек Игнат охи и ахи. — Достойная у тебя дочка, Антонида. Геройски партизанила. Теперь на угольном фронте врага добивает. Гордись тем. Зараз бабы по всех усюдах мужиков заменили. И ничего — справляются. Потому как трехжкдьные у нас бабы.
И сразу наступило оживление. Женщины повеселели, заулыбались. А Игнат продолжал:
— Потому и говорю: спасибо вам превеликое, товарищи женщины, за все ваши труды, за то, что еще придется перенесть. На вас вся надежда.