— К такому вероломству внезапно не приходят. Видать, давно живет по-волчьи. А оно же известно: как волка пи корми, он все равно в лес смотрит.
— Да уж подкармливали по щедрости душевной, от себя отрывая, а они, видал, как!..
Постучавшись и спросив разрешения, вошла проводница. Вот уж действительно эта девчонка умела очаровывать и вниманием, и улыбкой, и к месту сказанной шуткой. Она предложила газеты, журналы. Нс купить их было невозможно, как и билеты денежно-вещевой лотереи, на которые, по ее утверждению, непременно выпадет выигрыш. Потом она собрала порожние стаканы, пожелала спокойной ночи и, прежде чем уйти, озорно качнула головой в сторону Олега.
— Проспал свое счастье. Теперь останется без «Запорожца».
— Ив самом деле, — едва за нею закрылась дверь, заговорил сталевар, — силен дрыхать наш парняга.
— Молодое, беззаботное, — с теплотой в голосе сказала женщина.
— Ну, забот у поступающих больше чем достаточно, — возразил колхозный бригадир, — Сейчас не так просто попасть в институт — всюду конкурсы. Просто парень крепкий, уверенный в себе.
Все они были далеки от истины. Да и откуда им знать, что у него каждый нерв трепещет, голова идет кругом. Не успел порадоваться столь удачно сложившимся обстоятельствам, позволившим спешно уехать из Алеевки, как вдруг открылось, что его отъезд, по-существу, ничего не меняет. Пройдет еще немного времени, тайное в их отношениях со Светкой станет явным, и тогда... Ему снова стало страшно, и он поспешил прогнать тревожные мысли о неизбежном конфликте с отцом, матерью, Светкиными родителями. Теперь Олег сожалел о сказанном Светке там, в посадке, когда что-то обещал, с чем-то соглашался, добиваясь последней, прощальной, как ему думалось, близости с ней. Тем более его посулы оказались напрасными — воспользоваться Светкиной уступчивостью не удалось из-за того паразита, вздумавшего красть колхозную кукурузу и напугавшего их до смерти своим внезапным появлением.
Олег досадовал, что еще раз не увиделся со Светкой, не поговорил с ней перед отъездом. Ему казалось, если б сказал откровенно, что не любит ее, небось, и дня не носила бы его ребенка...
Внизу еще беседовали соседи, шелестели газетами. Первой начала укладываться женщина. Олег уже знает, что она едет в Ярославль к сыну, работающему инженером на шинном заводе, невестке, окончившей экономический факультет, и недавно родившемуся внучонку — весь вечер хвасталась этим пацаном, которого даже и не видела. Потом на противоположную полку взобрался сталевар. У него путевка на экскурсионный теплоход — плавучий дом отдыха. С Химкинского водохранилища пойдут на Волгу, к ее низовью. Кинокамеру с собой прихватил — хочет фильм сделать. Он только прикоснулся к подушке и сразу уснул. А бригадира полеводов на ВДНХ пригласили — опытом делиться. Это он перед тем, как лечь, защелкал выключателями. На потолке зажегся синий плафон, наполнив купе мягким полумраком.
Вскоре они уже спали. Прислушавшись к их ровному дыханию, Олег невольно им позавидовал — спокойным, счастливым... Они уверены в себе, в завтрашнем дне, знают, чего хотят и что ждет впереди. Это он один среди них неустроенный, неприкаянный, загнанный жизнью в тупик, из которого нет выхода. Будущее представлялось таким же темным, беспросветным, застывшим, как эта, сгустившаяся за окном вагона ночь. Даже поезд будто увяз в ней, словно пробуксовывал на месте, громыхая и вздрагивая от напряжения. Однако он мчался, преодолевая пространство в соответствии с действующим расписанием, — скорый фирменный поезд «Донбасс», обслуживаемый похожими на стюардесс проводницами, — но, конечно, не мог увезти Олега от самого себя, от того, что он сам себе уготовил.
Светка пялила глаза в учебник и ничего не видела. Сонная пелена заволакивала глаза, веки будто налились свинцом. Не в силах противиться дремотной истоме, она перебралась на диван.
— Опять! — сразу же напустилась на нее Власьевна.
— Мама, ну каких-нибудь десять минут, — взмолилась Светка.
— Что это тебя среди бела дня в лежку тянет? Проспишь институт.
— Не видишь, сколько сижу? Сил уже нет! — Светка подобрала под себя ноги, свернулась калачиком, сунула книжку под подушку, как бывало в детстве, когда учила стишок или еще что-нибудь наизусть, чтоб лучше запомнить. — Через полчасика разбуди, мам, — проговорила уже в полусне.
Власьевна прикрыла ее простынкой, вздохнула, пошла из комнаты, сокрушаясь: