— Я тебе верю, папка! — воскликнула Аленка.
— Весьма признателен, — очень даже серьезно отозвался Сергей Тимофеевич. И, конечно же, после этого впечатляющего диалога от напряжения не осталось и следа.
— Ну вот, — заспешила Аленка, схватила рюкзак, каску. — Дома — порядок, с молодоженами попрощалась, к Иванчику заезжать некогда... Теперь прикладывайтесь, дорогие родители, — подставила для поцелуев щеку матери, отцу, — побежала, чтобы добраться засветло. — Уже от порога крикнула: — Да, мам, будет что от Олежки — напиши мне!
Обеспокоенная повесткой, Анастасия Харлампиевна отпустила дочку без обычных напутствий. Оставшись вдвоем с мужем, озабоченно спросила:
— В самом деле, Сережа, ничего страшного?
— Абсолютно, — решительно проговорил Сергей Тимофеевич. Не очень вдаваясь в подробности, он рассказал о взаимоотношениях с Семеном Коряковым, недоуменно пожал плечами: — И сам не ожидал такого вероломства. Сейчас, как обычно, сменил меня и — ни гу-гу. Правда, глаза отводил. А я-то подумал: последний разговор повлиял — совестится, мол.
— Видишь ли, редко кому нравится, когда в их жизнь вмешиваются, — проронила Анастасия Харлампиевна.
— Мне его личная жизнь не нужна, — сказал Сергей Тимофеевич. — Пусть живет, как хочет, как знает. Но когда личное стыкается с общественным!.. При всяких обстоятельствах, даже если это не так уродливо, как в случае с Коряковым, надо брать под защиту интересы общества. Только так у нас должны строиться взаимоотношения личности и коллектива, если мы хотим остаться созидателями. Иначе можно прийти черт знает к чему!
— Вообще-то известно, к чему, — заметила Анастасия Харлампиевна. — К обществу потребителей... А вот черта, Сережа, не обязательно вспоминать. Некрасиво. Солидный человек...
— Вывел же из терпения! — воскликнул Сергей Тимофеевич. И, заметив снисходительно-укоризненную усмешку жены, добавил: — Небось и ты не удержалась бы, послушав его: «Мне надо — беру!..» Вон каков фрукт. А если все вот так?! Да тут не то что лаяться!.. Подле него мальчонка вертится, девчушечка поднимается. Он же, паразит, приобщает их к своей вере!
— Потом в школу подбросит, — закивала Анастасия Харлампиевна. — И нам придется переучивать. В семье — одно, в школе — иное. И замечется неискушенная ребячья душа между добром и злом. Тут он тебе по-рыцарски храбр и благороден в столкновении с подлостью, а на следующей перемене вдруг подставляет ногу бегущему первоклашке и тот разбивается в кровь. Вчера готов был все отдать своему товарищу, а сегодня ворует у него авторучку. Этот вовсе неуправляем, будто запрограммирован на антиобщественные действия... Мы будем ахать, охать, удивляться, возмущаться, искать педагогические ошибки, объяснять пороки возрастной неуравновешенностью, закрывая глаза на тот неопровержимый факт, что ведь абсолютное большинство школьников — дети как дети... Читала я эти проблемные статьи о «трудных» ребятах и в нашей наробразовской прессе, и в «Литературке». Всякое пишут. Бывает, очень, толково. Но больше — вокруг да около. Иногда и вовсе несут ахинею, обвиняя во всем школу, учебные программы, методику... А все гораздо проще и... сложней: в этих неокрепших созданиях жестоко схлестываются два мировоззрения, два диаметрально противоположных представления о порядочности. Потому они и «трудные». Пересилят добрые, общественные начала, которые мы прививаем в школе, — спасен человек. Не справимся — в жизнь входят вот такие, как твой Коряков. Знаем и изворотливых малых: дома следуют домашним канонам, в школе — школьным, а в результате получаем приспособленца, лицемера.
— Что и говорить — трудный хлеб едите, — сказал Сергей Тимофеевич. — Только и вы, педагоги, как мне представляется, не до конца масляные.
— Не возражаю, — отозвалась Анастасия Харлампиевна, — У вас на заводе свои недостатки, трудности, неприятности. У нас — свои.
— Я, Настенька, о том, что школа, давая знания, должна еще и помогать родителям воспитывать в их детях чувства, понимание красоты, благородство. А этому, извини меня, малообразованного, в современной политехнической школе недостаточно уделяется внимания.
— Почему? Я бы так не сказала. Это ведь неразрывно — учеба и воспитание. Меня, например, беспокоят судьбы и благополучных ребят. Есть среди них до обидного незащищенные. Таких просто страшно выпускать в самостоятельную жизнь. Да вот Светочка — Пантелея Харитоновича дочка. С Олежкой нашим училась.
— Объясняешь, будто я Свету не знаю.
— А вот и не спорь, Сережа. Не знаешь. Какая это девчонка! Воплощение доброты, бескорыстия, отзывчивости... Ну и как, по-твоему, реагировали на эти качества наши шалопаи? Прозвали «божьей коровкой». Теперь кончилось ученичество, а она осталась такой же, как была, безгранично доверчивой и наивной. Радоваться бы, что воспитали бесхитростного, сердечного человека, что уже есть он в нашей жизни — идеал доброты, а я тревожусь.