Нет, Сергей Тимофеевич особо не тешил себя иллюзиями в отношении Олега, хотя и ему хочется верить: станет парень на ноги.
Да, нелегка родительская ноша. Уже и ночь на дворе, дети давно заснули, а к старым Пыжовым сон не шел — думали, вздыхали, перешептывались:
— Ты, Сереженька, полегче ему работу подбери...
— Я не отдел кадров.
— Ну что ты говоришь! Будто не можешь попросить. Небось, тебе не откажут,
— Пусть, как все.
Анастасия Харлампиевна умолкла, отодвинулась от мужа. Они все еще спят по старинке — на одной кровати. Одно дело — тесновато у них, чтобы обзаводиться современным спальным гарнитуром. Ну, а главное: и днем на работе порознь, да еще и ночью... Вовсе можно стать чужими. А так... Посердилась Анастасия Харлампиевна и снова прислонилась к мужу, погладила его плечо.
— Страшно мне за него, Сережа.
Он обнял ее, проговорил успокаивающе:
— Под крылышком не удержишь всю жизнь.
— Ну, хоть чтобы не опасно было.
— Ой, Настенька, до чего ты, право... Не ставить же его с девчонками на расфасовку. Засмеют. И правильно сделают... Но Олег и сам не пойдет туда.
Снова надолго умолкли. И думали о нем же, сыне. Сергею Тимофеевичу представлялся трудным и сложным путь Олега. Еще не известно, как он войдет в трудовой коллектив, как на него подействует такая резкая смена обстановки и сама работа, требующая самоотдачи, внимания, дисциплины не на какое-то короткое время, а в течение всей смены...
Анастасию Харлампиевну мысли унесли совсем в иное. И она их продолжила вслух:
— Поработает Олежка, а там и от завода можно послать учиться. Производственных стипендиатов не отсеивают на экзаменах.
— Надо еще заработать, чтобы послали, — проронил Сергей Тимофеевич.
— Все это — относительно.
— Слушай, Настенька, ты же педагог!
— Ну и что?! — возмутилась Анастасия Харлампиевна. — Не имею права на любовь и снисхождение к своему ребенку? О сыне волнуюсь, о его будущем! Хорошие отцы...
— Догадываюсь, — прервал ее Сергей Тимофеевич. — Только к Пал Палычу не пойду. Но понимаю такого пути, и не хочу понимать. Подсказать парню — да. Направить, дать добрый совет — мы обязаны. А пробиваться в жизни мужчина должен сам.
Анастасия Харлампиевна положила голову ему на грудь, упрекнула:
— Чужим скорее поможешь, чем своему.
— Да он же еще и дня не работал! — в сердцах сказал Сергей Тимофеевич. — К чему весь этот разговор?!
— Успокойся, Сереженька, никуда я тебя не посылаю. — Она заворочалась, умащиваясь поудобнее, — Просто будешь иметь в виду.
— Горе ты мое луковое, — поглаживая ее волосы, проронил Сергей Тимофеевич.
Однако, засыпая, подумал: «Может быть, я и впрямь плохой отец?..»
* * *
Сергей Тимофеевич мог, конечно, определить Олега подручным слесаря или электрика, а то и вовсе — табельщиком в цеховую конторку. Требовались и рабочие газосборников — чистить стояки, клапанные коробки. Вообще-то работы хватало и в железнодорожном цехе, и на ТЭЦ, и на углефабрике...
Разной работы. Претендовать на что-то более значительное, без соответствующей подготовки, Олег просто не имел оснований. Оставалось, во всяком случае на первое время, единое — «за старшего, куда пошлют» или «на подхват», как говорят мастеровые. А поскольку так, Сергей Тимофеевич решил держать его у себя на глазах — все же дал себя знать ночной разговор с женой, хотя Сергей Тимофеевич и не хотел признаваться себе в этом. Так Олег, как в свое время Герасим Юдин, стал дверевым машинной стороны. Отец — в кабине своего коксовыталкивателя, сын — на обслуживающей площадке батареи.
С тревогой наблюдал Сергей Тимофеевич, как управляется новый дверевой. Его беспокоила не тяжесть работы — с ней запросто справляются и пожилые люди. То Герасиму не надо было идти сюда со своей гипертонией. Знай Сергей Тимофеевич о его болезни, ни за что не стал бы помогать ему здесь устраиваться. Олегу же здоровья и сил не занимать — молодой, крепкий. Сергей Тимофеевич опасался другого: как бы простые обязанности, по сути, примитивный, мускульный труд, не вызвали в Олеге недовольства, презрения к этой работе, протеста. Это ведь надо глубоко осознать нужность своего труда, чтобы он наполнился духовным содержанием, стал потребностью.