— Ты, Нюшка, баб не каламуть! Немца, что у тебя в зятьях ходил, небось, упустили. Токи и таго, что следы замели! — Словно кляп воткнул Нюшке в рот. Она вобрала голову в плечи, не смея подать голоса. И Кондрату уже никто не мешал до конца высказаться: — Галька же охвицера у Гитлера из-под носа выхватила, в плен спровадила. Мог бы сбеч, а остался. То ж имейте понятие...
— Медаль ей поцепить! — съязвила Мотька.
Будто сигналом прозвучали ее слова. Снова пахнуло откровенной неприязнью:
— Приперлась, бесстыжая, выставила свою «любовь» напоказ!
— Люди от голода мерли, а она с жиру бесилась.
— Не такой Стефан! Не фашист! — в отчаянии воскликнула Галина. — Он сам, сам пошел в плен!
И услышала презрительно-насмешливое:
— Куда ж ему деваться, как нажучили! Видно, струсил. Помирать не захотел — быстрее лапки догоры.
Галина стояла ни жива ни мертва. Беспокойным стуком напомнил о себе ребенок. «Пропадем», — пронеслось у нее в голове.
Безуспешно пытался Игнат успокоить женщин, отдавшихся злым, мстительным чувствам. Шум нарастал:
— Гада пригрела, его киндера носит, то ж хай и живет как знает, фрау-доич!
Галину качнуло. Мысли смешались — испуганные, тревожные, безысходные. И сразу же возникла боль, заставившая забыть все на свете. В молчаливом борении с ней Галина скорчилась, обхватила руками низ живота, будто хотела поддержать, остановить отяжелевший, пришедший в движение плод. Казалось, это ей удалось — боль отступила, схлынула горячая волна, оросившая ее испариной. Но она знала, что боль возвратится; готовила себя к встрече с ней. И все же новый приступ родовых схваток застиг ее врасплох. Дико закричав, она осела, осунулась со скамьи...
— Мать честная! — вырвалось у Кондрата. — Сгубили девку! — Кинулся ее поднимать. — Слышь, не дури Бабы — отходчивы. Это они зараз со зла...
Ульяна оттолкнула Кондрата.
— Мотай отсюда! — прикрикнула на него. — Не видишь?! — Склонилась над Галиной, придержала голову. — Ды что ж вы стовбычите?! — накинулась на женщин. — Гоните мужиков. Тащите со стола скатерть. Гуровну покличте!..
Лишь Мотька вышла с мужчинами суровая, непреклонная. Но и она не удержалась, когда вскоре появились улыбчивые бабы.
— Ну, как там? — спросила.
— Мужик! — объявила Антонида. — Да шустрый такой — что жабененок выпрыгнул. Мало не убег из рук Ульяны. Она его — шлеп, шлеп, он и заорал.
— Доведется вписывать в колхоз. — Игнат качнул головой, поскреб затылок. — На собрании подал голос.
Женщины подхватили:
— С пупенок колхозник!
— Справный мальчишечка.
— И Галька молодец. Гуровна вон еще где. а она уже управилась.
Потом каждая из них будет по-своему относиться к Галине и ее ребенку. А сейчас женщины были едины в своих чувствах. Умиротворило, заставило позабыть недавний бурный взрыв ненависти и презрения свершившееся на их глазах великое таинство рождения человека. И они подобрели, потеплели душой.
— Кажете, жизнь толчет, — воспользовался Кондрат наступившей паузой. — Так для таго, видно, и рождается человек. Вон как приветила новога жильца: токи появился на свет божий, ще оглядеться не успел, а по ж... схлопотал
7
Катит и катит Днепр свои уже но-осеннему темные и тяжелые воды. Извечные спокойствие и величавость, неукротимая сила в его неторопливом, могучем движении. На своей долгой жизни немало он повидал алчных хищников, пытавшихся заполонить этот край. И всякий раз они были биты. Лелеял Славутич на своей груди дружины, насмерть стоявшие у славного стольного града Киева, поил и кормил ратников, отражавших набеги кочевников. Носил он на своих волнах чайки отважных запорожцев, храбро вступавших в бой с жестокими ордынцами и кичливой шляхтой. Теперь послужит доблестным правнукам незабвенных рыцарей родной земли... Побегут и нынешние завоеватели, как убирались встарь, спасаясь от гнева народного, былые охотники до чужого добра. Так были и так будет во веки веков! Уже пришли к нему сыны, с боями пробились — нетерпеливые, покрытые пороховой гарью и пылью нелегких военных дорог. Пришли, чтобы покарать врагов, жестоко покарать за все совершенные ими злодеяния.
Вышвырнутые с Левобережья, гитлеровцы укрепились на правом берегу. Туда пристально всматривался Анатолий Полянский. Где-то в той стороне за горами и долами разлеглась сытая, упившаяся кровью ненавистная фашистская Германия, укравшая у него Виту — его любовь, его жену. И он доберется до этой еще далекой проклятой Германии, отыщет свою подругу, вырвет из неволи...