На укрепления гитлеровцев обрушился шквал металла. Канонада тяжелых орудий слилась в рокочущий неумолчный гул. Грозными подголосками в него вплелись залпы катюш». Их огненные Трассы устремлялись все туда же на оборонительные рубежи врага, вздымая пламя и дым
— Повзводно к переправе! — послышалась команда.
— К пере-праве! К пе-ре-праве! К пе-ре-пра-ве! — понеслось по цепи, еле пробиваясь сквозь пушечный рев.
Светало. Над водой заклубилась белесая дымка, поплыла вниз по течению. Десантники налегли на весла. А вверху все так же гудела, клокотала, выла разбушевавшаяся смертоносная вьюга — это работали артиллеристы, расчищая десанту путь, прикрывая его своим огнем.
Впереди идущие баркасы достигли середины реки, когда ударила вражеская артиллерия, сосредоточенная на соседних участках. Ударила по десанту. Снаряды вспороли гладь реки, вздымая столбы воды, опрокидывая, разнося в щепы утлые суденышки. Но остававшиеся в живых десантники упорно продвигались вперед. На помощь им уже спешили штурмовики. Звено за звеном поднимались ИЛы с фронтовых аэродромов громить демаскировавшие себя огневые точки гитлеровцев.
Десант приближался к берегу. Артиллерия прикрытия перенесла огонь в глубину фашистской обороны. Первые баркасы врезались в прибрежный песок, бойцы бросились вперед. Тотчас ударили уцелевшие вражеские пулеметы: они нанесли атакующим значительный урон, но не смогли их остановить. Короткими перебежками штурмующие группы подбирались к вражеским траншеям. Расширяя плацдарм, с флангов двинулись остальные выбросившиеся на берег десантники. В бой вступили минометные расчеты. *
Анатолий Полянский не отрывался от Митрича. Почти рядом упали они возле отставшего от своей цепи Иллариона Чухно. Лежа на боку, он торопливо окапывался.
— Загораешь, землячок? — зло выдохнул Анатолий и клюнул носом: над головами у них просвистели пули. Тут же скосился на Чухно, увидел его наполненные ужасом глаза. Снова припал лицом к высохшим травам — впереди разорвалась мина. Такой же взрыв раздался сзади.
— Вилка, — подхватываясь, прохрипел Митрич. — Давай двигать, сынок.
— Бежим, Чухно! — крикнул Анатолий.
И они с Митричем рванули вперед. Отбежав, Анатолий оглянулся. Илларион лежал на спине и уже безбоязненно смотрел в утреннее, по-осеннему стылое небо. Мертвый трус ничем не отличался от настоящих храбрецов, павших смертью героев, и там, и там вон усеявших прибрежную полосу. Над этим поразившим его своею несправедливостью превращением потом не раз будет задумываться Анатолий. А теперь он торопился, чтобы не отстать от товарищей. На его глазах упал комбат, все еще устремляясь вперед и теряя силы. К нему поспешила медсестра — маленькая, юркая дивчина. Атакующих повел командир первой роты. Анатолий видел: поднялся во весь рост, взмахнул пистолетом. «Бей, ребята, в три господа их душу ма-а-а!..» «А-а-а!» — отозвалось многоголосо, грозно. И уже никакой огонь не мог прижать их к земле. Разные, не похожие друг на друга, бежали они в едином неукротимом порыве, стреляя на ходу, забрасывая врага гранатами. Бежал и Анатолий, невольно подчиняясь этому необратимому движению, уже не принадлежа себе, не зная иных чувств, кроме всепоглощающей дикой злобы. «А-а-а!» — все выше взвивался крик. И вдруг оборвался. Слышался лишь автоматный треск, резкие хлопки разрывов ручных гранат, топот, хриплое, прерывистое дыхание, стоны, смертные вскрики. Атакующие достигли траншей. Завязалась рукопашная схватка — немая, ожесточенная. Анатолий вовремя прыгнул на гитлеровца, нацелившегося плоским штыком карабина в спину Митрича. Свалив врага с ног, он прижал его коленом к земле, сдавил горло. Потом, когда перестало дергаться обмякшее, безвольное тело противника, Анатолий совсем близко увидел его Лицо — по-юношески нежное, голубоглазое, искаженное судорогой удушья человеческое лицо — и невольно отпрянул, содрогнулся, потрясенный до глубины души. Те, другие, убитые им на расстоянии и остававшиеся безликими, не вызывали в нем жалости. Наоборот. С каким-то не присущим ему злорадством ставил очередную метку на ложе автомата. А этот... смотрел со страхом, укором, недоумением. Анатолий откинулся к стенке траншеи. Однако за ним продолжал следить мертвый, но, казалось, всевидящий взгляд.
Над Анатолием склонился запыхавшийся Митрич, облегченно выдохнул:
— Сынок, жив? Слава богу!
— Я задушил его, — как эхо отозвался Анатолий.
— Ну и правильно. Так ему, паразиту, и надо.
— Я его задушил, — твердил Анатолий, не в силах оторваться от преследующего взгляда своей жертвы.