В тот же день отписал ему Тимофей. И поспешил Елену обрадовать, адрес ей переслать. Теперь ждет не дождется ответных вестей. По времени уже пора бы, да что-то молчит сын. От Елены получил взволнованное — не понять, чего в нем больше: радости ли, тревоги — письмо. А Сергей молчит. Может быть, уже снова на фронте, не дождавшись ответа? Или?.. Нет-нет. Елена паникует. В ее характере вот так нагромождать страхи. Он, Тимофей, далек от таких панических умозаключений. Наоборот. Убежден в том, что все будет хорошо. Не зря поет его душа.
— Это черт знает что! — раздалось за спиной Тимофея. В конторку вкатился покрасневший от возбуждения, негодующий мастер подъемки Пантелей Силыч Хариков — маленький, кругленький, благообразный. — Хоть ты ему скажи, Авдеич, тихоне нашему.
— Что такое? В чем дело?
— Так выговоряку закатал.
— Кто?
— Говорю же — помощник твой. Инженер... — Мастер раздраженно передернул покатыми плечами. — Ты дело спрашивай! — снова взвизгнул, видимо, продолжая спор со своим обидчиком. — Нет, воспитывать взялся. Мальчишка! Молокосос! Видите ли, «лаяться нельзя». Так не в тебя же запустил!.. — И к Тимофею: — Понимаешь, Авдеич, дышла навешивали и уронили, раззявы. Мало не рассадили буксовую коробку. Я и пуганул для профилактики. Совсем легонько. Только и того, что богородицу вспомнил. А этот — тут как тут...
Мастер недоуменно уставился на закатившегося в смехе Тимофея.
— Для профилактики, говорите? — заливался Тимофей. — Богородицу?.. А он — выговор!
— То-то и оно, — сердито продолжал мастер. — Уши у него вянут. Не слушай, если не тебе говорено. Да и привыкнуть бы уже пора. Не в благородном собрании находишься — на работе. А как же на работе без этого самого?.. Никак нельзя. Скажи ему, Авдеич. Вразуми.
— Скажу, Силыч, — перестав смеяться, но все еще улыбаясь, пообещал Тимофей.
— Сразу чувствуется рабочая косточка, — приободрился мастер. — Не то, что некоторые...
— Скажу, — повторил Тимофей, — Хоть и неудобно вычитывать ижицу вам, пожилому человеку, а придется. Совсем язык распустили.
Не ожидая такого оборота, мастер уставился на Тимофея круглыми, как и все в нем, глазами.
— Кого матите? — уже строже спросил Тимофей. — Кто вам дал право оскорблять, обижать товарищей?!
— Какие могут быть обиды? — удивился мастер, — Это же, Авдеич, для общего порядка. Безо всякой злости. В нашем деле, каждый скажет, не обойтись без крепкого словца.
— Так вот что, Пантелей Силыч. Еще услышу ваши «художества» — к тому, что дал Николай Семенович, добавлю своей властью. Не уйметесь — на собрание вытащу.
Пухлые губки на озадаченном лице мастера вытянулись в овал, да так и застыли. Даже не верилось, что этот женоподобный, кругленький коротышка способен говорить пошлости. Сейчас он вообще не мог вымолвить ни слова и его будто распирало готовое сорваться с языка, но невысказанное. Он круто повернулся, засеменил к выходу. Там, за дверью, послышались приглушенные взрывы хариковского «красноречия» — Силыч облегчал душу. После этого он вновь появился в конторке — умиротворенный, притихший, как причастившийся грешник. Поднял на Тимофея безвинный, преданный взгляд.
— Это уже кое-что, — понимающе одобрил Тимофей. И предложил — Вы, Силыч, попытайтесь с утра пораньше вот так... выговориться. В степи вон какое раздолье!
— Думаешь, поможет?
— Сейчас же — отлягло.
— И то верно, — вздохнул мастер. — Попытаюсь, Авдеич. Уж попытаюсь.
В конторку приоткрыл дверь Николай Семенович, увидел Харикова, смутился:
— Надеюсь, Пантелей Силыч, я не очень...
— Не очень, не очень, — поспешил согласиться мастер.
Николай Семенович обернулся и кому-то сказал:
— Здесь начальник депо.
— Давай сюда, Николай Семенович, — пригласил Тимофей. — Мы тут тебя вспоминали...
— Мне в кузнечный бежать, — отозвался инженер. — Это я военного привел. Вас спрашивает.
— Военного?.. Где же он?
— Входите, — проговорил Николай Семенович, открывая пошире дверь перед опирающимся на палку солдатом. — Вон товарищ Пыжов — у печурки.
Тимофей собирался уходить, Уже накинув плащ, присел на корточки прикурить от жаринки. Пустив клуб дыма, снизу вверх взглянул на вошедшего и... для него все исчезло, перестало существовать, кроме этого по-детски радостно и смущенно улыбающегося солдата. Поднимаясь, Тимофей уронил цигарку. Выставив вперед руки, словно незрячий, шагнул раз, другой. И руки его дрожали — большее, сильные руки. Навстречу, прихрамывая, гремя палкой и лучась взглядом, заторопился Сергей, так и не дождавшийся вчера отца, Обхватив друг друга, стояли, покачиваясь, посреди конторки, будто вмиг охмелевшие, словно боясь потерять опору, два безмерно счастливых человека, двое мужчин с помокревшими глазами. Шапка солдата свалилась на пол.