Возле него суетилась тетя Шура. «Гляди, обмундировку прожжешь, — беспокоилась она. — Фартук бы тебе, — сокрушалась. — Перепачкаешься ведь...» А он смеялся в ответ: «Ничего, подольше деповским духом будет отдавать...»
А потом пришел отец. «Отвел душу?» — спросил. И не ожидая ответа, продолжал: «Собирайся. На поезд бы не опоздать».
Они пошли на военно-продовольственный пункт. Сергей получил по аттестату за весь срок отпуска муку, маргарин, тушенку, сахар, пшено, махорку. Рабочим поездом поехали домой. И здесь услышал Сергей уже запомнившееся:
Обгоревший, однорукий танкист неумело, глухо пел на мотив известной песни о синем платочке бесхитростные слова. И они брали за душу не так исполнением, как самой судьбой этого изуродованного войной человека. На него больно было смотреть. Не лицо — страшная безгубая, осклабившаяся в вечной ухмылке маска, лишенная бровей, с вывернутыми слезящимися веками, клювоподобным без ноздрей носом. Оно словно обтянуто красным, густо жатым пергаментом. На подбородке, скулах, где местами сохранилась кожа, кустилась растительность Такими же были шея, будто изъеденная глубокой коррозией, уцелевшая рука по-жабьи перепончатая, с заостренными пальцами без ногтей и пучек... Брало за душу бесталанное пение. Он не обладал ни голосом, ни слухом. И пел не потому, что песня рвалась наружу. Видно, и отец почувствовал это, вложил в протянутую обезображенную руку пятерку, сказал участливо: «Не надо, брат. Тебе и так подадут». А он поблагодарил, спрятал деньги, ответил: «Я не нищий. Я должен зарабатывать, как умею...»
...Тихо в доме. Удивительно тихо. Тетка Антонида спозаранку ушла на работу. Первым утренним поездом уехал к себе в депо батя. Вчера они долго сидели за бутылкой коммерческой водки. И сколько было переговорено! Теперь он знает, что приключилось с матерью, с отцом и почему не получал от них писем. Знает о казни Матющенков, о гибели многих односельчан, о расстреле ребят в карьере. Все это в высшей степени трагично, но Сергею понятно — война. А как понять то, что произошло с Фросей, дядей Маркелом?..
О многом передумал Сергей в это утро. Вспомнилась госпитальная сестра — чудесная девчушка Наташа. Провожая его, она дала свой адрес, зардевшись, сказала: «Буду ждать от тебя весточку...» Но что ж писать, если не отболело сердце той далекой, все еще единственной любовью... И чего бы ни касался в своих размышлениях, как бы далеко ни уносили мысли, память то и дело возвращалась к словам, вскользь оброненным вчера за столом теткой Антонидой: «У Пелагеи Колесовой новая беда — Настя ее ушла от мужа. С дитем явилась», Это она в подтверждение тому, что сгинуло счастье с лица земли, забыло дорогу к людям. Остались лишь черное горе, утраты, крушение надежд, разрушенная любовь.
Вот и Сергею напомнило о себе несбывшееся, недолюбленное, обдало жаром и холодом. «Она здесь — Настенька. Здесь, в Кругом Яру». Чувство тревожного ожидания охватило Сергея. Он пытался разобраться в самом себе: чего ждет? На что надеется? Ведь все кончено между ними. У каждого из них свои дороги. Она решила так. Она сделала выбор. И он вправе равнодушно пройти мимо, оскорбленный в своих лучших чувствах. Нет, он не встретится с ней. Незачем ворошить прошлое... Но тогда почему же им овладело беспокойство? И это тревожное ожидание?.. Может быть, все же повидаться? А что в этом зазорного? Теперь у нее несчастье, незаладилось в семье. Даже обычные знакомые и друзья могут выразить сочувствие, сказать слова утешения. Для него же столько лет она была больше, чем другом. Отвергла? Да. Ну и что ж. Значит, видела свое счастье в другом. Не зря же сказал поэт:
Сережка снова взглянул на Есенина, будто спрашивая у него совета, поддержки.
— Не мстить же, не злорадствовать, — проговорил, всматриваясь в припухшие, тронутые доброй улыбкой губы. — Ты всегда был далек от этого.
И вдруг оробел. Что ей скажет? Нуждается ли она в его участии? А сам он? Сможет ли вынести такую муку?.. Нет-нет. Лучше не встречаться. Так спокойнее и ей, и ему. Впрочем, ей-то, конечно, безразлично. Для нее он — смешной, робкий мальчишка из далекой юности, уже забытый, ненужный. Это он, как вечное проклятье, носит в своем сердце эту полынной горечи любовь. Так стоит ли бередить душу?..