Не то стон, не то крик — придушенный, зажатый — прервал Сережкины раздумья. Прозвучал он совсем рядом, на какое-то мгновение заглушив уже спокойное, легкое похрапывание Гребешкова. Потом снова и снова повторились какие-то булькающие звуки. Сергей повернул голову — и оторопел. Плакал веселый сосед, судорожно закусив подушку.
— Ты что? — осторожно окликнул его Сергей.
Василий затаился.
— Что с тобой, Вася?
В ответ — ни слова. Будто это и не Василий сдерживал рыдания, будто вздрагивали не его плечи.
Сергей не знал, что и подумать. В самом деле, чего Василию душиться слезами? Такой выдумщик, балагур... По всем приметам — выздоравливающий. Говорил же: «Пятка чешца». Сергей на собственном опыте знает: рана начинает чесаться — к заживлению, значит. Сам-то он не скоро почувствует такой зуд. Еще приходится бороться с болью. Все это время ему удавалось уходить от нее. Да не перехитрил. Нет. Ему показалось, будто нога непомерно распухла, раздалась и уже не помещается в тесном гипсовом панцире. Невмоготу стало. Боялся — не выдержит, обнаружит свою слабость, взвоет. И злился на себя за го, что уже не хватает сил сопротивляться. Замычал, заглатывая стон, заскрежетал зубами. В борении с собой и не заметил, как вошла Наташа. Привычным движением она приподняла его голову, поднесла к губам стакан.
— Ну, ну, не упрямься, — как с непослушным ребенком заговорила она: и терпеливо, и ласково, и настойчиво. — Выпей пантопон. Уснешь. Раны во сне заживают... Ну же, глупенький. Другие сами просят, а ты... чудной какой-то.
И она ухитрилась-таки дать ему лекарство. Поправила подушку, коснулась лба.
— В испарине весь, — ворчливо продолжала Наташа. Вытерла ему лицо влажной салфеткой — От напряжения это. Все пыжишься. И фамилия у тебя такая... — Села рядом, положила руки на колени, задумалась о чем-то своем. А потом, когда Сережка закрыл глаза, еле слышно прошептала — Вот и хорошо. Спи, упрямый мальчишка. — И умолкла. Затаившись, с каким-то стыдливым любопытством рассматривала его лицо. Потом испуганно оглянулась — не увидел ли ее кто. Еще раз взглянула на Сережку, сама не зная, что с ней происходит, почувствовав волнение, которому не могла найти объяснения. Вздохнула. Тихонько, на носках, вышла из палаты.
А Сережке эта тонкая девушка чем-то напомнила Настеньку. И он думал о ней, своей трудной, желанной, но уже утерянной любви. Они часто ссорились — обидчивые, гордые и... уступчивые. Мирила их Люда — подружка Настенькина, которой они охотно поверяли свои сердечные тайны. Это в ней души не чает затерявшийся среди войны Сережкин друг — Геська Юдин.
Сережка вспомнил вечер перед уходом в армию. Тогда он впервые несмело обнял Настеньку и она доверчиво прислонилась к нему. Так и сидели — безмолвные, притихшие. Он решился поцеловать ее, и она не рассердилась, не убежала. А потом, когда прощались, и сама поцеловала, скользнула легкой тенью за калитку, шепнула: «Пиши». Он ушел переполненный счастьем. Он писал ей, хранил ее письма... И вдруг сообщение от Люды: «Настенька собирается выходить замуж». Что ж, пусть Настя не думает, будто подобные известия могут сбить его, Сергея Пыжова, с ног. Не такой он человек. «У меня есть девушка, которая скоро станет моей женой...» — ответил Люде, рассчитывая, что та, конечно, покажет письмо Настеньке... И между ними все кончилось. Не вернуть былого. Уже и временем оно заволоклось, кануло в прожитые годы. Только почему же Сережка не может забыть?.. Вот и сейчас его слуха коснулся успокаивающий, отдаленный голос Настеньки: «Спи, упрямый мальчишка». И, странно, — боль сразу же отошла. Стало легко, покойно.
* * *
— Отак, Васыльку, отак, риднэнькый. Тримайся за мэнэ. А ты, Нодар, гэть. Бэз тэбэ упораємось. Заходь, Наталочко.
— Осторожней, бабушка Катря, — отозвалась Наташа.
— Та вжэ ж.
Сережка открыл глаза. Было серое утро. У постели Василия суетились Наташа и, очевидно, няня, напомнившая своим говором далекую родную Украину. За их спинами Сережка не мог ничего разглядеть. По другую сторону койки, планируя своим «самолетом», горячился Нодар:
— Не так, бебико[1] Кето. Не так. Развернись. Сзади надо. Один — туда. Другой — сюда.
«Что-то случилось», — в тревоге подумал Сергей. Приподнял голову. В это время няня сдвинулась в сторону и он увидел Василия. Его ссаживали с кровати. Их взгляды встретились. В глазах Василия промелькнула безысходная тоска. Но это был лишь какой-то миг отчаяния, беспомощности, растерянности. Он заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась вымученная, неестественная. И все же Василий подмигнул Сережке.