А Мозговой-Неботов обхватил Дуброва рукой, повел к двери. И странно, Заболотный не остановил их — словно воды в рот набрал, будто онемел. А неожиданный заступник продолжал:
— Нет больше Мозгового, дорогой Дмитрий Саввич, нет Федота Гавриловича, как и других многочисленных вымышленных фамилий, кличек. Есть снова Неботов, который хочет знать, как живешь? Что поделываешь?..
Неботов и Дубров ушли. Заболотный недовольно поморщился. Неожиданное появление Неботова вызвало в нем досаду. Подумал: «Этот староста, как же его?.. Сбежнев? Кажется, так... О нем же хлопочет Дубров».
Заболотный подошел к аппарату, набрал номер. Услышав ответный голос, не спеша заговорил:
— Это я, Заболотный. Там у тебя где-то содержится Сбежнев, староста Крутого Яра... Его надо освободить... Свидетельствует сам Неботов. Он за свои кадры, знаешь... То-то же, полковник. Не надо благодарить. Позвонит, скажешь, что я уже распорядился...
15
Еще в тяжелых оборонительных боях под Кизляром, видя коммунистов на передних рубежах, Санька Сбежнев восхитился их беззаветной храбростью. Глядя на них, невольно следуют их примеру остальные бойцы, загораются их уверенностью в победе над ненавистным врагом, в торжестве своего великого дела. Санька задумался: что питает вот такую неодолимую стойкость этих людей? Откуда они черпают все новые и новые силы? Из какого неиссякаемого источника? Внешне они были такими, как все. В таких же, пропитанных потом, выгоревших гимнастерках, в порыжевших обмотках. Бывшие рабочие, колхозники, интеллигенты, тронутые сединой и совсем молодые, уроженцы разных мест, сыны разных народов, они спали в траншеях рядом со всеми, хлебали из котелков такое же, как и все, солдатское варево, рассказывали прибаутки, смеялись, а потом, когда зарывали в землю погибших товарищей, стискивали зубы. В любое мгновение каждый из них мог подняться под пулями, сказать, нисколько не видя в том особой доблести: «Коммунисты, вперед!» И они поднимались, и говорили эти магические слова, и увлекали за собой остальных, когда было особенно трудно, когда грозила наибольшая опасность, — люди неустрашимого, неистребимого, могучего духа.
Когда-то деповские коммунисты начинали движение скоростников на транспорте, были инициаторами вождения тяжеловесных составов, показывали образцы труда. Теперь коммунисты полка первыми идут в бой и стоят насмерть в борьбе с врагами. У них — великие и благородные цели. Их объединяет партия, созданная Лениным! И они верны ленинским заветам. Они смело вступили в неравный, но справедливый бой, отстаивая завоевания Октября, бессмертные ленинские идеи, которые, наверное, и делают их вот такими несгибаемыми, непобедимыми.
Санька сердцем потянулся к этим людям. Он старался подражать им во всем. И когда полк готовился отразить наступление превосходящего в силе противника, отдал комиссару заявление: «Если погибну в бою, прошу считать меня коммунистом».
Он не погиб. Своим ПТР вывел из строя четыре вражеских танка. Ему казалось, что не будет конца этим с ревом накатывающимся желто-зеленым чудищам. Они выдвигались из дымной пелены, нависшей над полем боя, и устремлялись будто на него одного. Их стальные хоботы плевались огнем. По Санька уже не был новичком. Он прятался в щели и отлеживался там, пока скрежещущие гусеницы утюжили ячейку, присыпая его землей. Потом поднимался, бил бронебойно-зажигательными в зад прорвавшимся — по моторной группе, бензобакам.
Враг не прошел. Остатки разбитых частей откатились назад. Но и полк понес большие потери. Его отвели на отдых, заменив резервным. И тогда Саньку принимали в партию. Он стоял перед своими товарищами — еще в поту, покрытый пороховой гарью, припорошенный рыжей землей. Правая рука висела плетью — при отдаче приклад противотанкового ружья до крови расшиб плечо.
Ожидая, что решат коммунисты, волновался больше, чем встречаясь лицом к лицу со смертью. Секретарь партийного бюро зачитал боевую характеристику. В ней рассказывалось, как воюет комсомолец Александр Маркелович Сбежнев. В конце утверждалось: «Проверен в боях. Делу партии предан. Заслуживает носить высокое звание члена Всесоюзной Коммунистической партии большевиков».
Выступающие были немногословны, скупы на похвалу. Они собрались в роще, разместились кому где удобно. Одни полулежали, другие сидели, прислонившись к стволам деревьев... Курили, наслаждаясь покоем. И в то же время не забывали, как серьезно это для них, для Саньки. Принимали в свою партийную семью еще одного сына. Гремела в отдалении канонада. Проносились шальные снаряды. А они, смертельно уставшие, опаленные только что отгремевшим сражением, собрались решать, не ошибутся ли в этом парне? Не сломится ли он в решающий час? Имеет ли достаточную крепость духа?