— Затерялся-таки?! — воскликнул Игнат. Участливо закивал. — Вот несчастье. Это ж я его, младенца твоего, в Глафирином гнезде спрятал.
И рассказал Игнат, что знал, что от людей слышал. К сожалению, ничего нового не сообщил. Все это уже было известно Артему.
Я еще поспрашиваю кое у кого, — пообещал Игнат. Виновато добавил: — И хотел же забрать к себе. Да решили, что у Глафиры, среди ее детишек, безопасней ему. Нс будь войны... Дмитрий Саввич вон тоже дитя потерял — совсем потерял, без повороту. Обстрелял вражеский самолет эшелон эвакуированных. Несколько человек выкосил. Вот тогда и сыпка его убило.
Громов сжал руки на баранке так, что пальцы побелели. А Игнат продолжал:
— Дмитрий Саввич хоть могилку знает, а у тебя и вовсе не известно...
— Не надо, Прохорович. Горе всегда горе. В том мало утешения — знать, где зарыто свое дитя.
И умолк. Посуровел.
Игнат отвел взгляд к окну, вздохнул.
— Приходь, Артем Иваныч. Найду тебе коня. Доброго коня. Для такого дела как не найти...
Громов благодарно кивнул, затормозил возле правления.
— Видишь, не забыл дорогу. — Вышел из машины, осмотрелся. За домом начинался колхозный двор. Привычно для глаза выстроились бороны, плуги, сеялки. Только теперь стояли они под открытым небом. Двое стариков чинили прохудившиеся ящики сеялок, и свежестроганые врезки пестрели светлыми заплатами. В конце двора сохранился единственный навес, кое-как обшитый горбылем. Оттуда доносился металлический лязг. — А там что? — поинтересовался Громов. — Кузницу оборудовал?
— Да... работы хватает.
— Люблю кузнечный дух. Заглянем на минутку.
К Игнату поспешила, видимо, давно ожидавшая его молодая женщина с ребенком на руках. Для Игната ее появление было очень кстати — представлялась возможность отвлечь Громова от его намерения заглянуть под навес.
— Опять ты, Галька?! — болезненно скривившись, простонал он. — Я ж тебе казал: взял бы твоего пацана, так нет у меня единоличной власти. Правление — против. — И стал объяснять Громову: — Киндер у нее. От немца. — И тише добавил: — Ежели б насильственно приобрела, а то ж по согласию. Не могут ей бабы простить эту любовь.
Теперь Громов погасил в себе появившееся было сочувствие к этой женщине. Неприязненно смотрел, как она нежно, бережно перекладывала ребенка на другую руку. Лицо ее словно излучало сияние.
— Я к вам, Игнат Прохорович, с бумагой, — певуче проговорила, доставая из пазухи сложенный вдвое, немного примятый листок. Передала его Игнату. — В военкомате вручили. Теперь и мы с Ванюшей — люди.
Игнат пробежал глазами текст справки. Косматые его брови поползли вверх.
— Во как обернулось! — невольно вырвалось у него. И видно было, что он рад. — Повезло тебе, Галька. Повезло. Тащи быстренько своего Ванюху на медосмотр, оформляй в ясли. — Черкнул несколько слов в блокноте. — Вот тебе направление. И справку забери. Всем показывай. Пусть видят, как пишут о твоем Стефане.
— От спасибо вам, Игнат Прохорович, превеликое. — Галина заторопилась: — Уж побегу.
Проводив ее повеселевшим взглядом, Игнат проговорил:
— Оказывается, Стефан Липпс — антифашист, активный член организации «Свободная Германия». Какую-то важную работу выполняет. Видать, военная тайна — не указывают. Пишут, что его семья должна пользоваться такими же правами и льготами, как семьи наших военнослужащих. Выходит, Артем Иванович, зря бабы на Гальку насели.
— Не только бабы, Прохорович. Я тоже чертом посмотрел. А как же иначе? Вполне понятная реакция на предательство, в какой бы форме оно ни проявилось. — Громов закурил, живо взглянул на Игната. — Ты обратил внимание, как она сказала? «Теперь и мы с Ванюшей — люди». Уловил? Не фашисты. Люди!
— Да уж лучше не скажешь, — согласился Игнат, увлекая Громова к правлению.
— Постой, постой. Мы же в кузню собирались заглянуть.
— А что там? — возразил Игнат. — Так, одно название.
Но Громов уже пошел туда. Следом обреченно поплелся Игнат. Сейчас должна открыться его тайна, и он со вздохом "проговорил:
— Тому сказал: кузня. Ну, кузня так кузня. А от тебя разве спрячешься, когда во все дырки суешься. — Махнул рукой. — Танк у меня там. Фрицевский.
— Танк?
— Только ты, Артем Иваныч, не продай меня. На металлолом надо было сдать, а я сховал.
— Но зачем?
— Мы его, стерву, работать заставим. — Игнат воодушевился. — Понимаешь, мотор почти исправным оказался. Башню ему на сторону своротило и гусеницы порвало. Ну, башню и орудие мы кое-как сковырнули, а ходовую часть, как подморозило, приволокли к себе. Теперь шефы из транспортно-ремонтных мастерских траки недостающие отковали, дыры посверлили, соединительные стержни выточили...