Уткнулась лицом в подушку и больше не произнесла ни слова. И даже когда вошел отец, не повернула головы, сколько он ни уговаривал. И потом несколько дней не открывала глаз, делала вид, что спит. Мама тихо плакала, отец тяжело вздыхал. Уходили не прощаясь.
А через неделю ей разрешили зайти к Борьке в палату. Он все еще был под капельницей. Лицо все в бинтах. Глаза закрыты. Может, спал, а может, как и она тогда, просто не хотел никого видеть.
Тихо присела на стул возле его постели. Он шевельнул губами. Но глаз так и не открыл.
– Я ждал тебя. Прости меня, Гагара, если можешь! И не вини себя. Не надо! Я получил то, что заслужил. И запомни: я… не встречал девчонки лучше!
Илона съежилась. Опять он за свое! Господи! Что за человек такой?! Думала, злиться будет, прогонит. А он!.
Будто прочитав ее мысли, Борька только тяжело вздохнул. И долго молчал. Наконец открыл глаза. Вернее, один глаз, красный и отекший. Но совсем не злой.
– Знаешь, чем больше ты ненавидишь меня, тем сильнее меня к тебе тянет. Злюсь на себя, на тебя, и… ничего не могу с собой поделать! Что это, а? Двенадцать лет уже… Помнишь, в детском саду? Камень в твоей руке!. – Камень?! Какой камень? Про что это он? А Борька тем временем продолжал: – А может, ты ведьма? Ну улыбнись ты мне хоть раз! – Вот глупый, до улыбок ли тут! Вон как ноги дрожат. – Знаешь, как я завидовал, когда ты Владьке улыбалась!
Борька прикусил губу так сильно, что на ней выступила капелька крови. Она протянула руку, чтобы вытереть, но он резко отвернул лицо в сторону.
– Я ведь не хотел тебя обидеть. Думаешь, пригласил домой для чего-то там?. Нет, Гагара! А когда отшила – что-то во мне замкнуло. Много дней за тобой тайком наблюдал. Видел, как ты со Светкой в парке гуляла. Но подойти не решался. Боялся, что такого наговоришь! И в тот субботний день, оставшись дома один, напился с горя! Вот башку и снесло!. Разве мог бы так пугать… в здравом уме? Никогда! Ненавижу себя!
Голос у Борьки был таким подавленным и искренним, что у Илоны на глаза навернулись слезы. И так хотелось верить этим словам! Смотрела на него, а в голове сверлило: «Неужели я и правда могла сотворить с человеком такое? Представить страшно! Камнем по лицу. Изо всех сил! Наверное, так больно было! И будет теперь всю жизнь смотреть на мир одним глазом. Крах всем планам и мечтам. Ведь даже водителем ему уже не стать».
И опять Борька вторгся в ее мысли.
– Не надо меня жалеть! Лучше уйди! – и добавил уже еле слышно: – Прошу тебя, уйди, ладно?..
Но она не тронулась с места, только отвела взгляд. Что он сказал про камень?.. И вдруг пронзило смутной догадкой: так вот оно что! Камень! Мистика какая-то! Как в кино. Раз показали крупным планом ружье – оно обязательно должно выстрелить. Так и тут: камень. Она в детстве однажды нашла камень, подняла его и долго держала в руке. Но ведь не для того, чтобы кого-то ударить или, уж тем более, убить!
И все поплыло перед глазами. И захотелось умереть!
Встала и медленно, спиной, попятилась к двери. Видела, как он закрыл лицо руками, чтобы она не могла видеть его слёз.
Вернувшись в свою палату, плюхнулась на койку и отвернулась лицом к стене. Не ела, не разговаривала, не открывала глаз, не пила таблеток, не позволяла делать себе уколы. Тогда пришли санитары, силой перекинули ее на каталку и повезли в другое отделение. Ей сделалось абсолютно все равно: куда везут, зачем? Хоть сразу в морг. Ни одна мышца на лице не дрогнула бы. Еще лучше. Не брать самой грех на душу.
Потом все-таки ввели в вену какой-то укол. И захотелось спать. Сколько ни силилась окинуть взглядом палату, сделать этого так и не смогла. Веки тяжело опустились на глаза, и сон, словно по мановению волшебной палочки, унес ее куда-то…
Приснилось, будто она птица, гагара. И ей так нужно взлететь. Она бежит против ветра, громко хлопает крыльями по воде. И наконец отрывается от земли и быстро-быстро летит в сторону рассвета.
Вот кто-то осторожно берет ее за руку. Илона с трудом поднимает свинцовые веки. Как ей хочется остаться гагарой! Ну что им всем от нее нужно?!
Женщина-врач, что присела на краешек постели, возраста ее бабушки. Этакий божий одуванчик в белом накрахмаленном колпачке, каких современные врачи давно уже не носят. Лицо маленькое, круглое и чуть припухшее от возраста. Глаза добрые, улыбчивые. Такими, как эта бабулька, в детстве представляла она себе волшебных фей.
Женщина ни о чем не спрашивает, а просто держит ее руку в своих сухоньких ладонях, держит долго-долго. И что странно: от ее рук исходит не тепло, а приятная прохлада, и эта странная прохлада поднимается к груди. И в груди вдруг все задрожало, из глаз хлынули слезы. И уже не сдержать рыданий, громких, отчаянных, безутешных. Хоть пальцы себе все искусай! Не остановиться – и всё! Чей-то шепот, таинственный и завораживающий, велит: