– Ты напоминаешь мне время, когда Леонид…
– О, отстань с Леонидом и со всеми твоими классическими воспоминаниями. Пойдем!
Мы пошли обедать.
– Вот, Флора Виллингсгет, самая ужасная кокетка и смелая наездница во всей окрестности, – сказал мой товарищ Ральф Мортмен, когда мы стояли с ним у подъезда Динглеби-Комкон. Я взглянул и увидал Гая Тевистона, надменно склонившагося над седлом, он разговаривал с красивою брюнеткой. Она в действительности была прелестно одета – и очень веселая, умная женщина. Мы были достаточно близко, чтобы расслышать следующий разговор; каждый читатель, знакомый с хорошим тоном, сейчас признает выражения свойственные и обычные в высших классах.
– Когда Диана завладевает полем, охота не всегда касается предметов ferae naturae, – сказал Гай значительно взглянув на свою собеседницу. – Флора не смутилась ни от взгляда, ни от смысла сарказма.
– Если бы я искала теперь Эндимиона, – сказала она весело, и шутя курц-галопом переехала через несколько собак и перескочила ворота в пять застав.
Гай сказал несколько слов шопотом, так что остальная часть общества не могла их расслышать; сделав поворот, он ловко перескочил через двух охотников, галопом въехал по ступеням подъезда замка и, полным карьером пронесясь через залу, выскочил через окно гостиной и медленно подъехал ко мне на лугу.
– Берегись Флоры Биллингсгет, – сказал он мне весьма серьезным голосом, причем глаза его метали искры. – Gardez vous! – Gnothi seauton, – возразил я спокойно, не желая отстать от него в сметливости.
Гай в отличном расположении духа начал охоту. Он скакал хорошо. Он и пикёр шли рядом у последней изгороди, а собаки, на сто ярдов впереди гнали лисицу в открытом поле. Но случилось неожиданное обстоятельство. Вернувшись назад, его гнедая кобыла отказалась перескочить стену в десять футов вышиною. Она стала на дыбы и упала навзничь. Он снова легонько направил ее туда; снова она отказалась, грузно упав с высоты. Гай встал. Прежнее бессердечное выражение появилось у него в глазах; выражение суровости легло вокруг линии рта. Схватив кобылу за хвост и гриву, он перекинул ее через стену. Она упала на другую сторону с вышины двадцати футов и встала на ноги, дрожа всем телом. Легко перескочил он сам преграду и снова сел на нее верхом. Во-второй раз она уже не отказывалась перескочить стену.
Гай охотился на глухарей на севере Ирландии. Так сказал мне Ральф Мортмен; равно он сообщил о том, что предполагаемый брак между Мери Брандажи и Гаем разрушен Флорою Биллингсгет. – Я не люблю этих Биллингсгет, – сказал Рольф, – они дурные люди. Отец её Смитфильд де Биллингсгет умел как-то подтасовывать карты. Но nous verrons; пойдем к Гаю.
На следующее утро мы отправились в Фин-ма-куль\'с Кроссинг. Когда я достиг охотничьего павильона, где Гай угощал избранное общество друзей, Флора Биллингсгет встретила меня с приятною улыбкою.
Гай казался еще суровее и громаднее, чем когда-либо. Его приступы бешенства стали чаще повторяться, и он с трудом мог удержать в семье своей смышленого слугу. Его настоящие слуги были более или менее изувечены, подвергаясь ярости господина. Был какой-то странный цинизм, едкий сарказм в его манере говорить, проглядывавший даже сквозь его благовоспитанные манеры. Я вспомнил о Тимоне, и т. д.
Как-то вечером мы сидели за бутылкою шамбертена после утомительного дня; Гай рассеянно перелистывал письмо, и вдруг вскрикнул. Слыхали ли вы когда-нибудь крик раненого слона? Его крик напоминал это.
Пораженный, я взглянул на него. Он разглядывал письмо, держа его на некотором расстоянии и, глядя на него, фыркал. Нижняя часть его лица приняла строгое выражение, но не такое суровое как обыкновенно. Он медленно грыз зубами осколки стакана, из которого только что пил. Вдруг он схватил одного из слуг и, заставив несчастного стать на колени, заревел подобно тигру:
– Собака! зачем это скрыли от меня?
– Ведь, сэр, мисс Флора сказала, что это примирительное письмо от мисс Брандажи и велела спрятать его так, чтобы вы не видали его – и-и…
– Говори, собака! и вы…
– Я положил его между вашими счетами, сэр!
С воплем, подобно громовому раскату, Гай упал на пол в обмороке. Он скоро пришел в себя, потому что следом за этим в комнату вбежал слуга сообщить, что толпа соседних крестьян собирается в этот вечер по местному обычаю поджечь ферму и подстрелит землевладельца. Гай страшно улыбнулся, суровое, жестокое выражение не покинуло его лица.