Все выпили, закусили квашеной капустой.
«Вот это так, выпил и не поморщился, — отметил Роман. — Как казак добрый».
— Я с самого начала видел — будет удача. — Калиновский поставил на колени небольшую мисочку с кулешом. — Как только первого волка затравили. Подъехал, взглянул — лежит он на боку и язык прикусил.
— Прикушенный язык — верная примета удачи на охоте, — подтвердил один из доезжачих.
Дальше разговор перешел на сегодняшнюю охоту, вспоминали, какая гончая взяла первого волка, как упал с коня один из панов.
Калиновский кончил есть. Вытер платочком закрученные вверх усы, стряхнул с куртки крошки.
— Хороший кулеш. Кто это такой вкусный приготовил?
— Секлетея, кухарка для застольни, — ответил один из казаков.
— Позовите её.
Казаки подвели пожилую женщину. Вытирая о фартук руки, она низко поклонилась пану.
— Ты прямо княжью еду приготовила. — Калиновский сунул руку в карман. — Ты всегда такую варишь?
— А как же, паночку, всегда такую подаем.
— На вот тебе рубль. И впредь такую вари.
Роман сидел как зачарованный.
«Правду говорили, пан очень добрый», — думал он. И утренний случай с конем совсем изгладился из памяти.
Вечером в имении снова был банкет. В большой освещенной зале вдоль стен стояли накрытые столы, посреди залы кружились пары. Калиновский любил наблюдать за танцующими, сидя с бокалом вина в руке. По стенам, немного выше канделябров, висели картины в дорогих золоченых рамах: стройные шаловливые нимфы, рядом с ними суровые католические святые, смотревшие на полураздетую Венеру.
Калиновский сидел в дальнем углу залы, заложив ногу на ногу. На левом плече у него покоилась голова жены в белой шляпке. Пани Калиновская на все балы и банкеты одевалась только по-польски.
— Не любит моя жена всякие роброны и помпадуры, — говорил Калиновский своим знакомым. — Уродзона шляхтянка.
Сегодня пани тоже была одета в бархатный кунтуш со шнуровкой из золотой парчи, в белую шляпку с черным пером, на ногах — красные с золотыми подковками сафьяновые сапожки.
Круглые часы с маятником в виде меча показывали двенадцать. В зале затихли звуки менуэта, пары готовились к мазурке. Калиновский поглядел на дверь, откуда на мгновение выглянула какая-то уродливая голова, и взял жену под локоть:
— Тебе пора спать.
— Я не хочу.
— Ты пойдешь спать.
— Всегда так… — но больше она не осмелилась перечить, а поднялась и пошла из залы.
Калиновский дал знак рукой на хоры, и, как только под потолок взлетели бодрые звуки мазурки, широко раскрылись двери, и в залу повалили наряженные в звериные шкуры шляхтичи. Это была преимущественно та мелкопоместная шляхта, которая охотно ездила попить и погулять к щедрым магнатам, а когда нужно, то и повеселить их. Особенный смех вызвал «цыган», который водил старого, облезлого «медведя». Не смеялся только Калиновский. Он ждал чего-то нового — однообразные шутки шляхтичей уже стали надоедать ему. К тому же вдруг разболелась голова.
К Калиновскому подошел Лымаренко.
— Позвольте, ваша мосць, сесть рядом.
Калиновский молча кивнул головой.
— Почему, ваша мосць, скучаете, разве не весело?
— Отчего же, весело, — пожал плечами Калиновский.
Лымаренко пристально поглядел на Калиновского, чувствуя, что тот говорит неправду. Давно уже Лымаренка немало удивляло то, что Калиновский — барин такой руки — мог запросто разговаривать с мужиками, заходить в людскую к дворне, а то и в хаты к крестьянам. Хитрит, прикидывается? Для чего это ему? А может, и есть для чего? Ведь в поместья Калиновского больше всего идет вольных крестьян. С шляхтичами Калиновский тоже умеет себя держать. Не заигрывает с ними, но и не пытается кого-нибудь унизить. Потому и голосов при выборах в сейм имел столько!
Видя, как Калиновский уже вторично зевнул, Лымаренко решил во что бы то ни стало развеселить его.
— Может, послать в Чигирин, пускай баб-танцорок привезут?
— Не надо… Прошлый раз привозили. Без них голова трещит.
— Тогда пойдем во двор. Кстати, там снежная гора ещё днём приготовлена, её перед вечером полили.
— Это уж получше.
Калиновский налил из зеленого в кольцах, с причудливым узором графина вино и выпил.
— Во двор, панове. Не то, клянусь Бахусом, скоро заснем. — Он указал глазами на турецкий диван около выхода, на котором уже спал асессор.