Нарочный доставил донесение - копию «подметного письма» на имя председателя комячейки в селе Чебаки.
«Граждане чебаковцы! - говорилось в письме. - Неужели вам не надоело по целым месяцам не раздеваться и редко дома бывать?… С моей стороны совет таков: предлагаю сложить оружие, жить по-прежнему. Ежели не сложите… к масленке ждите в гости. За сложение оружия гарантирую неприкосновенность личности… Соловьев» .
В штабе созвали совет я послать в тот район решили его. Собрался он быстро, но шифровка его обогнала:
«26/III в 12 ч. выехал из Ужура в Божьеозерское тов. Голиков для принятия батальона от комбата Касьянова. Касьянову отдано распоряжение прибыть… Кажурин».
Он ехал верхом в сопровождении парнишки - связного, приданного для охраны. Парнишка трусил. Держался все время позади.
Самому тоже было не по себе: выскочи навстречу десять-двенадцать человек - и удрать не удерешь, и справиться не справишься… Вообще, в незнакомой местности всегда чувствовал себя неуверенно.
Однако обошлось.
Касьянов торопливо сдал дела. Ион остался со своим батальоном… которого не было: имелся отряд в двадцать пять человек. Полувзвод. А громкая должность его - комбат - означала, что о н в самом деле мог бы получить батальон, но армейских боевых единиц здесь не существовало. Рассчитывать можно было лишь на то, что в случае крайней нужды ему, как батальонному командиру, придадут еще два-три таких же отряда.
Чувствовал себя обескураженно, словно с ним обошлись в насмешку, а делать нечего, надо приступать. Ионе первого же часа познал, что такое война с бандитизмом в условиях Сибири.
…Снарядил разведку в девять человек под командой Мотыгина - разведка вернулась ни с чем.
Зато дозорные захватили мужика с наганом и гранатой. Мужик признал, что из «отряда Ивана Николаевича», то есть Соловьева. На остальные же вопросы отвечать не захотел.
Мужика отослал в Ужур и сразу начал готовить другую разведку. Но тут вернулись посланные в Ужур конвоиры: мужик, по их словам, по дороге пытался бежать и был ими убит.
Объяснения показались ему подозрительными. Однако заниматься сейчас расследованием случившегося не было возможности. Посадив конвоиров до выяснения под арест, во главе новой разведки пошел сам.
У него было предчувствие, которое редко обманывало, что противник, то есть Соловьев, очень близко. Ион в надежде на возможную встречу двинулся из Чебаков в соседнее Ново-Покровское.
Столкновение с бандой было ему необходимо, чтобы сразу утвердить себя на новом месте, чтобы доказать Мотыгину: разведка накануне была проведена плохо, и еще для того, чтобы после успешного боя не торопясь разобраться в этой странной истории с побегом арестованного, которого не довели до Ужура.
По дороге в Ново-Покровское опросил всех встреченных. Никто ничего не знал. А это был почти верный признак, что банда в самом деле близко, только люди запуганы. И вернулся к себе в штаб с пустыми руками.
После разноса, учиненного накануне Мотыгину, стыдно было глядеть людям в глаза. Ион долго ходил по своей комнате в реквизированном доме сбежавшего золотопромышленника Иваницкого, обдумывая сложившуюся нелепую и на сегодняшний день безвыходную ситуацию. Лег далеко за полночь. И только уснул - разбудили: двое мужиков из Ново-Покровского пробрались окольно к нему в штаб, чтобы сообщить: как только он вчера, уже на обратном пути, прошел через село, налетело шестьдесят всадников под командой Егорки Родионова. Взяли хлеб, погрузили вьюками на тут же отобранных лошадей и скрылись.
(Налет подтверждал сведения о том, что Соловьев, по соображениям тактики, разделил свой отряд на несколько банд поменьше, доверив одну Родионову. Кто такой Родионов, в штабе 6-го Сибсводполка не знали. Он тоже.)
Велев понеприметней вывести мужиков из штаба, дал команду седлать через полчаса коней и продиктовал шифровку. Тут же пришел ответ: ему на помощь высылался отряд Измайлова в шестнадцать штыков (из числа комсомольцев- чоновцев, поднятых по тревоге). Но отряд должен был еще дойти. Он не стал ждать - пустился по свежим следам вдогонку. Однако следы в чистом поле замело.
Шли дни. Родионов затаился в тайге. Сидеть сложа руки, пока атаман изволит выйти, было нелепо.
Ион вызвал через надежного человека тех двух мужиков из Ново-Покровского и послал в тайгу. «Если наткнетесь, - предупредил, - на бандитов, волки угнали табун лошадей».
И тут же получил донесение от соседа, начальника отряда Шмаргина: «Возле улуса Сарала замечена банда…» * Шмаргин просил, если будет возможность, прислать подмогу.
О н растерялся: ведь ему самому прислали подмогу - шестнадцать штыков. И даже с подмогой ему все равно не хватает людей: Родионов вот-вот не усидит, выйдет со своими шестью десятками молодцов, все верхом, из леса. Чем брать?…
Со стесненным сердцем ответил Шмаргину: «Держи, мол, меня в курсе, хотя помочь тебе вряд ли сумею: караулю Егорку Родионова и в твоей, Шмаргин, помощи скоро буду нуждаться сам…»
И тут встречная депеша от Шмаргина: «Обнаружена банда в тридцать-сорок человек под командой Соловьева» *. Шмаргин посылал против Соловьева двадцать пять человек, а сам с несколькими бойцами оставался в Сара-ле, на случай, если помощь понадобится ему, комбату Голикову.
Взволнованный известием о появлении «самого» Соловьева» и тронутый заботой Шмаргина, у которого был достаточный повод, чтобы кинуть против атамана все невеликие своп наличные силы, он тут же решил отправить в Саралу полтора десятка всадников, но возвратилась мужицкая разведка:
- Следы Егоровы нашлись… Тимофей узнал подковы своей кобылицы…
Значит, Шмаргину не мог дать ни одного человека. Всех бойцов до единого он забрал с собой (с отрядом Измайлова сорок один штык, с ним - сорок два). И велел выдать винтовки мужикам, у которых имелись свои счеты с бандой. Всего получилось пятьдесят два бойца при одном пулемете на салазках.
Двигались быстро. До следов, которые вели прямехонько к Родионову, добрались часа за три. Что ждало впереди - неизвестно, потому сделали привал. Сухари. Снег вместо чая - ив глубь тайги.
Вскоре обнаружили покинутую стоянку: банда жгла костры, резала коней, ставила шалаши. Через двадцать километров нашли такую же, то есть с разбросанными лошадиными головами и копытами и ямой, в которой были запрятаны лыжи. На них Родионов ушел в беспредельную глубь леса, оставив только две лыжни. Батальон лыж не имел. Не только с собой - вообще. Преследовать не было никакой возможности.
По возвращении нашел телеграмму Шмаргина: «Отряд двадцать пять человек… догнал банду Соловьева тридцать человек. С обеих сторон была открыта стрельба, после чего банда разбежалась в разных направлениях. В результате перестрелки убит один бандит… взята одна лошадь и одна винтовка. С нашей стороны потерь нет…»
Пока сидел в Ужуре, отмечая по карте, как и куда согласно донесениям движутся банды, а куда - наши отряды, все выглядело просто. Ион, бывало, честил про себя тех недотеп-командиров, которые, выследив, тут же упускали Другуля или того же Соловьева. И в большинстве неудач видел только недостаток расторопности.
Но вот он сам был достаточно расторопен. Никто не упрекнул бы его, что, преследуя Родионова, он что-либо упустил… кроме самого Родионова. И снова было стыдно.
Чуть погодя, остыв от неудачи, рассудил: здесь не Украина и даже не Тамбовщина. Тут необъятные просторы. Беспредельная тайга. Каждый бандит - следопыт и охотник. Конечно, в батальоне у него мало людей. Конечно, не было лыж, но прежде всего ни к черту не годилась разведка. Пытаясь поймать Родионова, был уверен: у Егора шестьдесят всадников, банда всерьез обобрала Ново-Покровское, и не мог понять: куда делся табун лошадей и увезенный хлеб, когда бандиты встали на лыжи?… Потом узнал: в налете участвовало двадцать всадников, забрали всего десять пудов муки и восемь лошадей - совершенные пустяки по сибирским условиям.