Дым поднимался к затянутому тучами небу, с которого сыпался мелкий дождь; не успел он разойтись, как наступила ночь.
Начальники расставили часовых. Воеводы пошли к себе.
«Когда это кончится?» — думал Чупич. Войдя в палатку, он сразу повалился на постель и прошептал:
— Боже, когда же кончится этот дождь?! Мы-то не растаем, но вот порох вымокнет, если он не перестанет…
Но в ответ на его мольбы дождевые капли настойчиво стучали по палатке.
УЖАС
Дождь не переставал. И в редуте, и вокруг него образовались огромные лужи. Воины всю ночь не спали — до самого утра бродили они по редуту в поисках сухого места.
Наступил день, хмурый, как лик покойника. Воеводы приуныли. Всех томило предчувствие чего-то страшного, неотвратимого.
И оно пришло… По лагерю разнеслась весть, что порох промок весь до крупинки. Говорили об этом шепотом, холодея от ужаса и страха…
Воеводы собрались в палатке Чупича. Лица их покрывала смертельная бледность, в глазах светилось беспокойство.
— Что же делать? — спросил Милош.
— Надо раздобыть порох, — ответил Чупич.
— Где?
— Пошлем в Митровицу. Может быть, там есть.
— Значит, ты не уверен, что он там есть?
— Нет, не уверен.
— Так мы пропали! — воскликнул Яков.
— Раз так, я увожу своих людей! — резко сказал Милош.
— Куда?
— Пусть расходятся по домам! Я не согласен идти на такую силищу без пороха.
Чупич ломал руки.
— Что же делать? — воскликнул он.
— Что делать? Если турки узнают, что мы безоружны, нам каюк. Посылай скорей за порохом.
Чупич подумал немного и велел позвать Зеку.
— Я пришел, воевода, — сказал Зека, входя в палатку.
— Позови Сурепа.
Зека вышел и вскоре вернулся с Сурепом.
— Стано́йло!
— Слышу, воевода! — ответил Суреп.
— Мне нужен человек, который сумеет умереть молча.
— Хорошо, воевода!
— Пойдешь в Сре́мскую Митровицу.
— Хорошо.
— У нас нет пороха. Постарайся найти его, и как можно больше. Вот деньги… — И бросил ему полный кошель дукатов.
Суреп взял деньги и зашагал в сторону села Засавицы.
— Зека! Собери начальников…
Через несколько минут все были в сборе. Яков и Милош сидели с озабоченным видом. Стоян прохаживался взад-вперед.
— У нас нет пороха. Что делать?
Все понурились. Воцарилась тишина.
— Немного найдется в моей палатке. А тот, что был в траншеях, весь пропал. Вода добралась до него.
— Хватит и этого.
— Как это — хватит? — удивился Милош. — Тут и по пуле на каждого не придётся.
— Пустим в ход ножи! — воскликнул Зека. Глаза у него горели.
— Оставь-ка свое ребячество, — сказал Милош. — Это тебе не отряд разметать! Силища тут огромная.
— Мы и силищу встречали!
— Да, когда был порох.
— Суреп принесет пороху.
— Допустим, что и принесет. Но если турки до того пронюхают про нашу беду?.. Если они неожиданно атакуют нас, как вчера? Не говори глупости, Зека!
— Так что же ты предлагаешь? — спросил Зека.
— Я, братья, решил отступить. — И Милош обвел взглядом всех, кто был здесь.
— Отступить?! — вскипел Зека.
— Здесь нас ждет бессмысленная смерть. Турки сильнее. У них есть все: и ружья, и пушки, и порох, и провиант. У нас ничего нет.
— Правильно говорит… — выделилось из общего гула.
— Мы нужны Сербии! Не победим здесь, то победим в другом месте! Если они одолеют нас сегодня, то мы их завтра… — И Милош опять окинул всех взглядом.
— Так! — согласилось несколько человек.
Другие еще размышляли.
— Не совсем так, Милош! — вмешался Чупич. — Я не думаю оставлять редут.
— Но я тебе, брат, не баран, чтоб ждать, когда турки меня прирежут!
— Мы тоже не бараны! — взорвался Чупич. — Я собрал людей на совет, а не ради ссоры!
— Что ж, — сказал Милош, — тогда делай как знаешь. Я отступаюсь!
— Я послал за порохом.
— Послал! А найдет он, сколько нам надо? А если туркам придет охота двинуться на нас сейчас?..
— Они обожглись и больше не полезут на рожон.
— Это бабушка надвое сказала!.. — отрезал Милош. — Я не льщу себя такими надеждами, когда сражаюсь с турками! Вы как хотите, а я со своими людьми ухожу! Они еще мне пригодятся.
Милош встал, глянул на своих и сказал:
— Кто хочет, ступай за мной!
И он вышел из палатки. Его люди последовали за ним.
Стоян дрожал от гнева, однако в глубине души он сознавал, что Милош прав. И он, умевший переговорить самого искусного оратора, не мог возразить ему ни слова; он чувствовал, что говорит не то, говорит слова, недостойные умного человека, тем более в такой момент, когда речь идет о человеческих жизнях.