Стоян взглянул на Якова. И тот в раздумье… Начальники тоже потупились. Один Зека разговорился.
— Идите! — кипятился он. — Все идите! Я остаюсь! Я остаюсь здесь со своим отрядом! Я превращу Равне в Косово!
И он обвел всех взглядом.
В эту минуту в палатку влетел Верблюд. Вода стекала с него ручьями. Лицо было бледнее смерти, в глазах застыл ужас.
При виде его все замерли. Чупич первый пришел в себя. Он кинулся к Верблюду и схватил его за плечо.
— Что случилось?
— Значит, это правда? — спросил Верблюд.
— Что?
— У вас нет пороха.
— Нет, но Суреп пошел за ним в Митровицу.
— Поздно! — крикнул Верблюд.
— Поздно?!
— Поздно! Турки уже знают об этом. Им сказал кто-то с того берега, какой-то капитан. Они уже хотели отправиться восвояси — такой их взял страх после Зекиной вылазки. Боялись каждого шороха.
— А теперь? — спросил Чупич.
— А теперь точно взбесились! Готовятся к атаке. Едва вырвался оттуда, чтоб сообщить вам об этом. Сам решай, как быть!
Стоян посмотрел на Якова и начальников.
— Что делать? — спросил он сдавленным голосом.
Яков встал.
— Стоян, брат! Против силы сам бог бессилен. Ты знаешь, что я готов биться до последней капли крови, но раз мы безоружны… Лучше отступить!
— Отступить! Отступить! — загремели со всех сторон.
Стоян почернел. Его ближайшие соратники и те за отступление.
— Итак, отступаем? — простонал он.
— Отступаем!
— Я против! — грянул Зека. — Я не отойду отсюда ни на шаг, пока меня всего не искромсают на куски!
— Что ты один сделаешь? — спросил Яков.
— Воевода! Об этом вы услышите! Раз вы решили уходить, то уходите поскорей! Ступайте! У вас есть дома, жены, дети; у меня нет ничего, кроме горячего желания мстить туркам! И я буду им мстить! До сегодняшнего дня от моей руки пало много насильников, но сегодня, конечно, если дьявол напустит их на нас, — сегодня я сотворю такое чудо, о котором будут рассказывать, пока жив хоть один серб! А вы идите, прячьтесь! До свидания!
И он вышел из палатки.
В палатке стояла гробовая тишина. У всех в ушах звенели слова Зеки. Чупич первый пришел в себя:
— Не передумали?
— Нет!
— Тогда ступайте каждый к своим людям и начинайте отступление. Кто хочет податься за реку, пусть ляжет на спину и возьмет в рот кувшинку — вода сама перенесет его.
Начальники ушли. Чупич опять позвал Зеку.
— Добрый молодец! — На глаза у него навернулись слезы. — Да будет благословенно молоко, вскормившее тебя! Но, Зека, брат, подумай хорошенько! Не лучше ль все же отступить?
— Не говори так! — вскипел Зека. — Я любил и почитал тебя, как отца родного. Не говори так, не то я тебя возненавижу! К чему мне жизнь? Что она дала мне? Чего мне ждать от турок? Как женщина, покорно дам отрубить себе руки? Никогда, воевода!
— Ты можешь перейти Саву.
— Однажды я переплыл Дрину и нашел отряд, мстивший за несчастных рабов. Сегодня я перейду Саву, чтоб сесть на шею какому-нибудь бедняку, — нет! Да я и не создан для мирной жизни. Битвы мне нужны как воздух: без них я сам не свой! Не говори так, воевода!
— Но…
Зека махнул рукой.
— Решено! Я со своей дружиной остаюсь здесь. Остаюсь, чтоб погибнуть! Мы уже дали клятву! Ничто не заставит нас нарушить ее!
— А порох? — спросил Чупич.
— Есть кое-что… А когда выйдет весь, выдернем из-за пояса ножи, бросимся на турок, и будь что будет!
— У меня тоже кое-что уцелело! — И Чупич показал на две бочки, стоявшие в углу палатки.
Зека просиял:
— За это спасибо! Будь турок вдвое больше, я продержусь целых четыре часа. Дай мне руку, воевода, я ее поцелую.
— Поцелуемся, добрый молодец! Простимся и простим друг друга. В этом мире мы уже не увидимся. А ведь я начальник. Может, когда и обидел тебя ненароком. Прости!
— Прости и ты меня, и да простит тебя господь! — говорил Зека, целуясь с ним.
Оба вышли из палатки.
Жутко было смотреть, как пустеет редут. Люди уходили быстро, поспешно, забыв о друзьях и товарищах. На всех лицах был написан ужас и страх.
У Чупича полились слезы.
Зека еще раз протянул ему руку:
— Прощай, воевода!
— Прощай, добрый молодец!
Зека пошел в редут сказать своим, чтоб перетащили из палатки порох. Чупич в безмолвном отчаянии смотрел, как рассыпается сила, которой он владел, которая еще вчера была его гордостью и славой. А сегодня? Сегодня…