— Что ты на это скажешь? — спросил кмет.
Станко молчал.
— Отвечай же!
Он молчал…
— Сима! — приказал кмет. — Свяжи его!..
Станко встрепенулся. В глазах вспыхнул огонь. Он глянул на кмета, потом на остальных. И взгляд его пригвоздил их всех к месту.
— Обожди-ка немного, дядюшка Йова, обожди! — резко сказал он. И быстро, словно олень, убежал в дом.
Через несколько минут он вернулся вооруженный до зубов: пистолеты и ятаган за поясом, в руке ружье.
— Пусть меня свяжет тот, кому надоело жить! — грозно бросил он в толпу.
Никто не шелохнулся. Перед ними стоял не Станко, а молодой див, сильный, как гром, острый, как сабля… Глаза его метали молнии.
— Дядюшка Йова, клянусь богом, я не брал этих денег, я их даже в глаза не видел!
И повернулся к Ивану. Тот задрожал всем телом.
— Иван Миражджич! До вчерашнего дня я звал тебя дядюшкой, но отныне ты мне больше не родня!.. Отец такого сына, как твой, не может быть мне роднёй! Сыну своему поклонись и скажи: Станко Алексич знает, что эта кража — его рук дело! Вчера он хотел меня убить, но бог не допустил. Сегодня он этого не сделает! Поклонись ему и скажи, что я беру его себе на десять лет! Ему нигде от меня не укрыться: ни в дальних краях, ни под землей, ни на небе! Я не успокоюсь, пока не убью его! Клянусь солнцем, что нас согревает!
И он перекрестился.
Слова его леденили сердца. Станко подошел к отцу с матерью и обнажил перед ними голову.
— Мама! Отец! Спасибо вам за ласку и заботу!
— Куда ты, сынок?
Станко горько усмехнулся.
— Куда? Туда, мать, туда! Пойду туда, куда идут все отверженные, все, кого людская несправедливость и жестокость гонят из дому. В лес, мать!..
— Не надо, сынок! — в отчаянии взмолилась мать, простирая к нему руки.
— Нет, мама! Мое место там! Разве ты не видела, как меня хотели связать? Нет, живым я им не дамся! До свидания!
Станко поцеловал дрожащие руки матери, схватил ружье и, не оборачиваясь, пошел со двора. Все провожали его глазами, но никто не двинулся с места.
Станко ступил в лес.
Кмет Йова посмотрел на Алексу, обвел взглядом сельчан и сказал:
— Пошли отсюда! Этот дом проклят!
И, не простившись, все повернулись спиной к дому, к хозяевам которого до сегодняшнего дня относились с большим уважением.
ПРОЩАНИЕ
Сперва Станко шел медленно. Но чем дальше уходил он от дома, тем сильнее закипал в его груди гнев. И он шагал все быстрее и быстрее. В первую минуту он готов был с горя заплакать. Но злость осушила подступавшие к глазам слезы.
— Какой я вор? — кричал он во весь голос. — Я ни разу чужой соломинки не тронул!.. Чужой крошки хлеба не взял! И кто про меня сказал такое? Он! Значит, я столько лет змею на сердце пригревал? И вот она меня ужалила!
Вчера… Вчера утром он еще верил, что Лазарь самый честный на свете человек и что у него никогда не будет лучшего друга, чем Лазарь. А вечером этот самый Лазарь стрелял в него; теперь же покрыл позором его дом…
Так кто же он, Лазарь?
Лгун, который хотел отнять у него самую большую его радость, да еще вместе с жизнью; человек, который для достижения своей цели не остановился перед ложью и клеветой.
Вот кто Лазарь!
Станко сел под дубом. Усталость сковала все его члены. Солнечный луч упал ему на руку, но он не отдернул ее, хотя солнце жгло невыносимо.
Мысли его, словно мотыльки, порхали с предмета на предмет. Странное равнодушие овладело им. Вот застрекотал кузнечик. Станко подумал: «Кузнечик…» Что-то постукивало над его головой… «А это дятел», — только и подумал он. И бессмысленным взором уставился на птицу. Глаза его видят все вокруг, но в мыслях совершеннейшая пустота…
Солнце клонилось к западу. Жара спадала. Станко ощутил дуновение ветерка. Ветер освежил его. Складки на лбу разгладились. Сквозь деревья он видел багряный закат, который словно улыбался ему.
Станко встал. Первой его мыслью было проститься с Елицей. Он не может уйти, не повидавшись с ней. Он должен сказать ей, что оклеветан, и еще многое другое.
И Станко направился к дому Севича.
Он шел медленно; только у самого сада, где Елица отнимала от коровы теленка, ускорил шаг.
У забора Станко окликнул ее. Но когда девушка подошла к нему, он словно дар речи потерял. Переполнявшие его душу чувства и мысли никак не хотели облечься в слова.
Станко чувствовал, что должен что-нибудь сказать.
— Отнимаешь теленка? — молвил он.
— Да.
— Сколько у тебя будет дойных коров?