Джейми колебался.
– Миссис Струан все равно будет очень раздражена, когда узнает, что Анжелика с нами.
– Предоставь мне беспокоиться на этот счет.
– Хорошо. Что приводит меня к главному: я подумывал о том, чтобы открыть свою фирму, когда я уйду из компании Струанов, по сути, именно об этом я и хотел поговорить. Не возникнет ли у тебя возражений.
– Напротив, я пойду на все, наша компания пойдет на все, чтобы помочь тебе как только можно. Но до этого еще далеко.
– Я думаю, она уже решила, что я должен уйти.
– Я буду возражать против этого изо всех сил, – пообещал Малкольм, пораженный. – Тебя пора повысить, дать прибавку к жалованью, и компания пострадает, если потеряет тебя, это-то она должна понимать. Что за сумасшедшая мысль пришла тебе в голову.
– Да. Но если это станет необходимо… выслушайте меня, Тайпэн, если это будет необходимо, станете ли вы возражать?
– Против того, чтобы ты начал свое дело? Нет. Но мне даже думать об этом не хочется, и компания от этого проиграет, клянусь Всевышним. Этого не случится, а если… если ты попросишь отпустить тебя, я найду способ заставить тебя остаться – уговорить тебя остаться. Найду обязательно.
– Спасибо, огромное спасибо. – Джейми сделал большой глоток и почувствовал себя немного лучше. Не от коньяка, а от той теплоты, с которой говорил Малкольм. Последние несколько недель дались ему тяжело. Вчера, из-за письма миссис Струан к нему, он оказался лицом к лицу с бессмертной истиной: как бы предан компании ты ни был, как бы верно ей ни служил, компания может выплюнуть, и выплюнет тебя по собственной прихоти, бессовестно возьмет и выплюнет. Да и что такое «компания»? Всего лишь группа мужчин и женщин. Людей. Миссис Струан, например.
Люди – это «компания», и те, кто управляют ею, могут и всегда прячутся за этим фасадом: мол, «компания должна выжить» или «это делается на благо компании» и так далее, низвергая или вознося людей по личным причинам, привязанностям, неприязни или ненависти.
И не забывай, что большинство компаний в наши дни являются семейными компаниями. В самом конце выигрывает именно «семья». Кровь оказывается гуще, чем компетентность. Они могут грызться между собой, но в конце обычно объединяются перед лицом врага, которым будет кто угодно не из семьи, и вот появляется Альфред Струан, которого готовят занять мое место в Японии. Я ничего не могу с этим поделать и даже не хочу пытаться. Может быть, семейный бизнес и более человечен, может быть, он лучше, чем обезличенные бюрократические учреждения, но и там, возможно даже в большей степени, ты попадаешь в ту же систему протекционизма. Что там, что тут, ты в проигрыше…
Прошлой ночью, что было ему не свойственно, он вдрызг напился в своем маленьком домике в Ёсиваре, не найдя успокоения в объятиях Неми. Каждый раз, когда он задумывался об истине «компании», добавляя ее к преступлению, за которое его могли повесить и которое он едва не совершил, несправедливости Тесс Струан, упрямству Малкольма и своей собственной глупости, понимая, что если бы Малкольм не остановил его, он сорвал бы бечевку, порвал письма и выбросил их за борт – в голове у него начинало кружиться, и только новый стакан рома мог остановить это кружение, пока не вызывал свое собственное. Неми ничем не могла ему помочь: «Дзами, что твое такое? Дзами, Дзами!»
– Лучше всех сказал об этом Макиавелли, – ответил он, едва ворочая языком, – «Не доверяйте проклятым государям, они всегда могут найти оправдание в целесообразности». Проклятым государям, тайпэнам, матерям проклятых тайпэнов, сыновьям Дирка Струана и их сыновьям… – и тут он заплакал.
Айа, подумал он, морщась про себя, это случилось со мной впервые за много лет, последний раз я плакал, когда только что приехал в Гонконг, двадцать лет назад, и узнал, что ма умерла, пока я был в море. Она, должно быть, знала, что умирает, когда я уезжал. «Отправляйся, мой красавчик, зарабатывай свое состояние, да смотри пиши каждую неделю…» Если бы не она, мы бы все умерли, – только ее сила поддерживала в нас жизнь до тех пор, пока главный Струан не приехал и наш йосс не переменился.
В тот день я плакал навзрыд. Как и вчера ночью, только эти слезы были другими. Я плакал по моей утерянной невинности. Даже поверить не могу, каким я был наивным, что верил в «компанию». А вот Дирк, предал бы он меня? Никогда. Тайпэн так не поступил бы, никак не мог бы так поступить, но он всего лишь легенда. Я должен найти мужество и начать свое собственное дело – мне тридцать девять, для Азии это уже старик, хотя я себя стариком не чувствую, только кораблем без руля. Как и Малкольм… или я ошибаюсь?