Сначала ванна и массаж, решения потом…
Он отвлекся от раздумий, все вокруг вновь обрело очертания, и он стал видеть улицы, по которым они шли, прохожих, лавки, лошадей, кага, паланкины, дома, лачуги, палатки, детей, продавцов рыбой, торговцев с тележками, гадальщиков, писцов и всю толчею рынков. Это было совершенно новое для него ощущение: оказаться одним из многих, человеком без имени в колонне воинов, и он начал наслаждаться этим чувством, столь отличным от всего, к чему привык. Вскоре он уже разевал рот, как какой-нибудь крестьянин, на картины, звуки и запахи города, каких никогда не видел раньше. Он испытывал желание смешаться с толпой, почувствовать ее изнутри, узнать, о чем эти люди думают, что делают, что едят, где спят.
– Солдат, – обратился он шепотом к молодому человеку рядом с ним. – Куда ты ходишь, когда не стоишь в карауле?
– Я, г-г-господин? – заикаясь, пробормотал тот и едва не выронил копье, цепенея от ужаса, что высочайший заговорил с ним, и желая тут же упасть на колени. – Я… я иду и выпиваю, господин…
– Не зови меня «господин», – прошипел Ёси, пораженный тем внезапным смятением, которое его вопрос вызвал во всех, кто шел рядом: некоторые из самураев сбились с шага и едва не расстроили ряды. – Веди себя обычно… не смотри на меня! Все не смотрите!
Солдат забормотал извинения, а остальные постарались делать все, как было приказано, обнаружив, что это им почти не под силу теперь, когда их повелитель Ёси разрушил окружавший его покров невидимости. Сержант обернулся и встревоженно поспешил к ним.
– Все в порядке, господин? Что…
– Да, да, сержант. Возвращайтесь на место!
Сержант механически поклонился и подчинился, солдаты снова подхватили ритм и двинулись дальше – до казарм оставалась сотня метров. Ёси с облегчением заметил, что это небольшое замешательство осталось незамеченным для толпы, которая низко кланялась, когда колонна проходила мимо.
Но на него обратили внимание два человека дальше по улице. Это были соглядатай сиси Идзуру и пришедший сменить его молодой ронин из Тосы по имени Русан, который только что вошел в палатку на улице перед воротами резиденции Торанаги.
– Я что, пьян, Русан? Сержант кланяется пешему солдату. Сержант?
– Я тоже видел это, Идзуру, – прошептал второй. – Посмотри на этого солдата. Вот, теперь его хорошо видно, вон тот высокий ближе к хвосту колонны, посмотри, как он несет свое копье. Он не привык это делать.
– Верно, только… Что это с ним такое, а?
– Смотри, как остальные смотрят на него, не поворачивая головы!
С возрастающим волнением они пристально всматривались в асигару, пока колонна приближалась. Хотя вооружение солдата было самым обычным, как и одежда и все остальное, нельзя было не заметить большой разницы: в походке, осанке, физических качествах этого человека, как бы прилежно он ни сутулился.
– Князь Ёси, – вырвалось у обоих одновременно, и Русан тут же добавил: – Он мой.
– Нет, мой, – возразил Идзуру.
– Я первый его увидел! – прошептал Русан, приняв решение. Его охватило такое нетерпение, что он едва мог говорить.
– Если мы нападем вместе, у нас будет больше шансов.
– Нет, говори тише. Один человек за раз, таков был приказ Кацуматы, и мы все согласились. Он мой. Дай мне знак, когда нападать! – Чувствуя, как колотится сердце, Русан начал осторожно пробираться через прохожих и других посетителей палатки, чтобы занять более удобную позицию для атаки. Они вежливо кланялись, принимая его за одного из многих – обыкновенного самурая низкого звания из какого-нибудь церемониального гарнизона, отдыхающего от службы, – и больше не обращали на него внимания, готовясь склониться перед приближающейся колонной.
Русан теперь расположился у самого края дороги. Он бросил последний взгляд на самураев, найдя глазами свою жертву. Потом сел на табурет спиной к колонне, глядя на своего друга Идзуру, совершенно спокойный. Его посмертное стихотворение для родителей хранилось у сеи их деревни, переданное ему много лет назад, когда он и еще десять учеников-самураев взбунтовались. Все они были госи и восстали, когда им было отказано в поступлении в школу для продолжения образования – их родители не смогли собрать необходимую мзду для местных чиновников. Они убили чиновников, объявили себя ронинами, выступающими за сонно-дзёи, и бежали.
Из десяти человек только он еще оставался в живых. Скоро умрет и он, подумал он с ликованием, зная, что был готов к этому, обучен, достиг вершины своей силы и что Идзуру будет его свидетелем.