Давайте, однако, прежде чем рассказать вам об испытании, я скажу несколько слов о Йер Коли и наших отношениях. Признайтесь, вы давно уже хотите узнать что-нибудь об этом, а я и расскажу, чтобы вы не удивлялись тому, что произойдет в конце.
Для любого более или менее темпераментного землянина, который не очень-то верит в платоническую дружбу между мужчиной и женщиной, наши отношения с Йер выглядели бы по крайней мере странными. А они действительно такими и были. Она постоянно находилась рядом со мной уже целых два земных месяца, если не считать мой плен на малом дисколете. При этом мы жили в одном доме, что редко проходит без последствий. Но у нас проходило. И причина была не в моей героической верности Ан-Мари-Селестин. (Извините за шутливый тон, но то, что узнал я позже, дает мне право улыбаться). За время моего двухмесячного бешеного полета в Космосе, на Земле прошло ровно двадцать лет, три недели, два дня и восемь часов - достаточно времени для Ан-Мари-Селестин, чтобы перестать скорбеть и получить развод на основании моего бесследного исчезновения. Ее второй брак был исключительно удачлив, так как долго не продолжался, а третий супруг был на десять лет моложе ее, значительно богаче второго и, особенно, первого, которым имел счастье быть я. Я и не ожидал такой прыти от Ан-Мари! (Что касается моего Пьера, то ко времени нашего рассказа у него уже было трое ребятишек и он страдал ревматизмом).
Имелись кое-какие причины, не позволяющие мне обвинить себя в грешных мыслях относительно Йер Коли. Во-первых, мы были с различных планет, и я не знал как превениане, при всей их похожести на людей, размножаются посредством деления или почкования. Вовторых, я был довольуо некрасив - с кривым французским носом и редкой шевелюрой, а Йер Коли - красива и казалась мне абсолютно недоступной. Наконец, я чувствовал, что, разговаривая со мной, она с видимым усилием приспосабливается к моему интеллектуальному уровню, а это. безусловно, не слишком приятно любому мужчине..
Все эти обстоятельства заставляли меня держаться от нее на расстоянии, как в земной жизни держался я на расстоянии от альпийских глетчеров: я смотрел на них издалека, они были очень красивы, но я никогда бы не соблазнился подняться гуда. Предпочел бы какую-нибудь солнечную полянку или, в крайнем случае, тепло газовой печки.
Ан-Мари любила говорить знакомым: "Он, бедняжка, родился на экваторе в спальном мешке из медвежьей шкуры. Поэтому он такой".
Конечно, Йер Коли не была глетчером. С темными глазами, с кожей цвета корицы она не могла быть глетчером... Я убедился в этом поздним вечером, когда, отказавшись нажать клавиш для сна, вышел погулять на улицу. Розовое небо дисколета угасло. Улицы освещались лишь редкими прохожими. (Ночью превениане сами светятся, как фосфоресцирующие циферблаты часов). Я задумался. Несколько чувствительных нитей протянулись между мной и далекой Землей - и я ощущал, как они натягиваются и как мне больно от этого натягивания: - как-то там поживают Пьер. Ан-Мари, мои друзья из СенДени и коллежа, неповторимая мадам Женевьев? Вспоминает ли ктонибудь обо мне?
Первый раз я почувствовал себя одиноким. Улица была пустынной и темной, и я представил себе ее всю - один круг, потонувший во мраке, за ним второй, и третий, и четвертый, и дальше - стена, гонкая металлическая стена, отделявшая меня от бескрайней, ничем не ограниченной пустоты Вселенной...
Дверь открылась сама, скользя и исчезая в стене. Я остановился на пороге пораженный: полулежа на своей силовой кровати, то есть в воздухе с закрытыми глазами Йер Коли что-то говорила на своем мелодичном цокающем превенианском языке, откинув назад смуглую прекрасную голову. Одну руку она подложила под голову, а в другой держала перед губами зеленоватый многогранный кристалл. Крисгалл светился и его свет пульсировал в такт словам. Йер Коли была в тонкой, как вуаль, черной тунике, в какой я никогда ее не видел.
Лицо ее было бледным и экстатическим.
Я вслушался в ее речь - она была размеренной и напевной, чувствовался строгий ритм. Я мог поклясться, что Йер Коли произносила стихи, что это была какая-то элегическая, скорбная поэзия, потому что неожиданно и сам почувствовал, как мною овладевает скорбь.
Я пошел назад, решив вернуться к себе. Дверь уже закрывалась, когда я услышал голос Йер Коли: - Луи, это вы?
- Простите, Йер, - сказал я. - Мне было одиноко.
- Войдите. Луи. Подойдите ближе. Садитесь сюда.
Я сел у кровати Йер, глядя, не отрываясь, на ее лицо. В первый раз оно было таким человеческим. Таким женственным.
- Это были стихи, не правда ли, Йер? Они ваши?
- Мои.
- О чем они?
Она стрельнула на меня глазами и покачала головой:
- Мне трудно вам их перевести. И вы едва ли что-нибудь поймете, Луи... Просто, когда нас, превениан, охватывает цурацал, мы уединяемся и произносим слова, которые иногда и сами не понимаем.
- Что означает цурацал, Йер?
- О! Это означает очень многое. Неудовлетворенность, жажда познания незнакомых миров, усталость, одиночество, непонятная печаль... Но главное чувство одиночества. Мы, превениане - одиноки, Луи. Мы - одни в нашей Галактике. А, может быть, и во Вселенной...
Она замолчала, засмотревшись в белую пустоту своей комнаты.
Я попросил, чтобы она еще почитала свои стихи. Вместо этого, она поднесла к губам зеленоватый кристалл и дунула на него так, будто хотела его согреть. В кристалле появился пульсирующий свет. Зазвучал голос Йер Коли. Боль, сквозящая в мягких интонациях ее голоса, пронзила мое сердце.
Когда кристалл умолк, я решил продолжить диалог:
- Йер Коли, вы говорите, что одиноки. Но у вас есть своя планета, почему вы не вернетесь туда?
- Вернуться? - Глаза Йер Коли стали еще более печальными. - Увы, это невозможно. И бессмысленно...
- Почему, Йер?
Она только закрыла глаза. Отдаваясь своему порыву, я погладил ее по волосам. Она даже не вздрогнула. Но когда снова посмотрела на меня, в выражении ее глаз было только недоумение.
- Луи, почему вы дотронулись до моих волос? Что это означает?
Хотя я и был смущен, я все же попытался объяснить ей, что значит погладить чьи-то волосы - иногда сочувствие, иногда снисхождение, или дружба, или любовь, или...
- Любовь? - она пыталась отыскать что-то в своем сознании. - Ах, да, Бан Имаян нам рассказывал... Любовь - это, когда мужчина и женщина соединяются, чтобы родить ребенка, да?
Ее вопрос был задан со всей превенианской наивностью и прямотой, и я опять смутился. Но нужно было отвечать.
- Да, Йер. Но это также существует и само по себе - даже, если не рождаются дети. Это как цурацал, при этом еще люди испытывают блаженство. Вот и я не могу перевести вам слово. Во всяком случае любовь - это чувство очень сильное, Йер, страсть, которая...
- Страсть? В таком случае она вредна, - удивленно подняла глаза Йер Коли. - И опасна... У нас даже цурацал считается атавизмом, проявлением примитивных натур.
- И вы одна из таких натур?
- Боюсь, что да. Однажды, когда мы с братом спорили о гипотезе Гила Ки... простите, вам, наверное, это неинтересно... я внезапно ощутила жар здесь, - она потрогала виски, - и бросила на пол свой церебральный потенциометр. Он разбился вдребезги. Наш Высший совет был очень обеспокоен. Мне пришлось пройти продолжительное лечение в Г-камере, чтобы быть снова принятой в обществе.
Бедняжка Йер Коли! Бедные превениане! Как они жили, лишенные всей гаммы чувств и главное всей силы чувств - радости, гнева, любви, ненависти, ликования, веселья, раскаяния, очарования, страха... Неужели печаль, доброта и разум им были достаточны, чтобы ощущать себя живыми?
- Луи, - сказала внезапно Йер Коли. - Можете дотронуться до моих волос, если взл это приятно.
Но у меня уже не было желания дотрагиваться до нее. Какой смысл ласкать женщину, которая остается равнодушной к твоей ласке? При этом Йер смотрела на меня такими печальными и наивными глазами, что у меня перехватило дыхание.
На следующий день она была такая же, какой я привык ее видеть, и я успокоился. Лишь в какой-то момент мне пришло в голову спросить ее, чувствует ли она себя лучше.