– Хорошо Ханну! – неожиданно женщина быстрым движением провела ладонью по его длинным, чёрным, как ночь, спутанным и грязным волосам. От этой ласки он как‑то расслабился и внутренне отмяк, – И не называй меня «Всемогущая», ведь у меня тоже есть имя! – женщина разглядывала его худую грудь с выступающими наружу рёбрами, покрытую, как книжный лист – буквами, старыми и новыми царапинами и синяками.
– Ты, наверное, морская фея, Орма или Талина? – припомнил Ханну имена морских фей‑блондинок, из легенд, – Значит Морской Король на нашей стороне в этой войне?
– Нет, Ханну, меня зовут Катерина, или коротко – Катя… – она потянула его за руку, – Идём! Садись! – показала она на широкую скамью, идущую вдоль борта этого странного корабля, – Кто же это тебя так? – сильные пальцы пробежались по бесчисленным шрамам…
– Хозяева… – Ханну вспомнил свистящий кнут и поёжился, – Старик, тот больше кнутом, а сынок его, Болдэ – кулаками, здоровая орясина… Таверну они держат, «Счастливчик» называется, – он не заметил, как и разговорился, – в подвале, значит, кабак для простых, на первом этаже, значит, благородные столуются, а наверху – комнаты с «девочками», хошь по часам, хошь на всю ночь… Они добрые… – парень улыбнулся чему‑то своему, – их старик получше кормит, чтоб вид имели, значит, так они мне обязательно что‑нибудь сунут… Только Болдэ туда каждый вечер шастает… плачут они от него, говорят, лучше с животным, каким, чем с этим рыжим… – Он и бьёт их, и по всякому заставляет, а что скажешь – хозяйский сын?! Ну а я, значит, дрова на кухне таскаю, полы мою, когда закроемся…
– Скажи, Ханну, – остановила девушка его рассказ, – как ты дошёл до такой жизни? Ведь у тебя, наверное, есть семья?
– Семья то есть… – Ханну откинулся спиной на стену и поморщился, – Больно! – пояснил со странной гордостью он, – Это меня старик кнутом отделал, аккурат сегодня вечером, огонь в очаге слаб, говорит… И как пошёл кнутом возить…
– Ну‑ка, повернись! – Катя взяла парня за плечо.
Как она только раньше не заметила эти широкие багровые полосы, пересекающие всю спину. Местами вздувшаяся кожа лопнула и наружу выступила кровь. Не колеблясь, девушка отстегнула с пояса полевую аптечку…
– Потерпи, малыш! – она вылила на марлевый тампон немного «бактерицидного коктейля» и стала осторожно обрабатывать раны, – Сначала будет немного больно, потом всё пройдёт!
Ханну скрипнул зубами и пробормотал, – Хорошо!
Каждый раз, когда жгучая смесь попадала на открытые раны, он только вздрагивал всей спиной, не проронив ни одного стона. Наверное, для того чтобы отвлечься от боли, Ханну продолжил свой рассказ.
– … отец мой, значит, аккурат скоро два года будет, как к Морскому Королю ушёл… Чтоб новый баркас купить, он это у хозяина таверны денег занял, и баркас тот за долг заложил… Только у нас закон был такой, чтоб если, что такое закладывают, то забрать у должника могут только, если срок заклада вышел… и то только через торг, кто даст больше, долг значит, из тех денег возвращают, а остаток, если есть, должнику… И налог брали с того, кто в долг дал, богаче потому что… Значит, ушел отец мой к Морскому Королю, и баркас с собой прихватил, и брата моего старшего… Он уже взрослый был, с отцом в море ходил… Сильный шторм был, даже щепок на берег не выбросило… Брата потом лиг за десять отсюда, в дюнах, нашли… Вздулся весь… Синий такой был… А отец бесследно сгинул, – к Морскому Королю значит пошёл… Так вот, значит, мамка говорила, потащил её хозяин «Счастливчика» к судье королевскому, чтоб долг на неё переложить, значит. А судья закладную порвал и сказал, мол, есть закон такой, если там, например, пожар или кораблекрушение, какое без злого умысла, а по соизволению богов, то заклад отменяется, а долг прощается… – Парень тяжело вздохнул, – Хорошая жизнь при королях была, законы справедливые, судьи честные… Мамка говорила, – Как проворуется какой, вызовет его к себе пред ясны очи Его Величество, посмотрит ласково и говорит, – Иди, мил человек, повиси на солнышке, от дел своих неправедных отдохни, значит, – Мамка моя, пока глаза хорошо видели первой белошвейкой в столице была… её сорочки и сам король носил, вечная ему память, и дочка его, принцесса, долгой ей жизни… Ведь принцесса наша, пока ей двенадцать не стукнуло, говорят, всё больше как мальчик одевалась, уж такая бойкая была… А король наш, значит, как жена его лет десять назад померла, сына ему рожая… и сама померла, и ребёночек, значит, не жилец был, отравили её, говорят, значит… Так вот, как померла супруга его, а мамка говорила – сильно он любил её, очень сильно, так всю любовь он дочке отдал – души не чаял… Так значит, и жили мы, пока Орден не пришёл… Мамка моя, как глаза ослабли, бельё у благородных стирала… А сестра с малолетства тоже по мамкиной тропке пошла, значит, ниточка да иголочка… Мамка, значит, стирает, сестра шьёт, а я, значит, работу ихнюю по домам разношу… не так много денег было, но не голодали, хвала богам, значит, на жизнь хватало… Мамка даже из школы меня не забрала, учись, значит, говорит, балбес, может в люди выйдешь… Вот говорит, у короля Гаума, полутысячник есть, Алгус Хераи зовут, так его отец тоже рыбаком был, а он выучился грамоте и, в армии королевской, карьер сделал… И ты, говорит, тоже, может, королю сгодишься, если дураком не будешь… Он, Алгус Хераи, значит, когда я родился, хоть и молодой был, а уже десятником в королевской страже служил, деканом, по благородному, так, когда мне имя давали, мамка говорит, он от колыбели слева стоял, его отец с моим дедом вместе в море ходили… Он уже, когда центурионом стал, а потом полутысячником, в дом наш ходил… нечасто правда, но в день рождения, значит, мой – обязательно!