– А что? – искренне удивился тот.
– Я тебя просил в кильдим меня отвести, а не в клинику для душевнобольных.
Сид обиженно насупился:
– Ты сказал, что тебе нужно место, чтобы отсидеться. А здесь место надежное. Дед, после того как идентификатор себе вырезал, уже третий год тут живет. Не нравится – ищи другое.
Конечно, последний аргумент был самым веским – из тех, с которыми трудно поспорить. Да и не до споров сейчас было. Пройдя по потайному ходу, оказались Сид с Вениамином перед неотделанной дверью из бурого пластика. Все еще не глядя, в обиде на Вениамина, парень несильно толкнул дверь рукой.
Да уж, кильдим был что надо! Просторная комната с осветительной панелью под потолком, пара застланных кроватей, возле каждой – цветной коврик, письменный стол с плоским комп-скрином, два стула и кресло в углу. Воздух свежий и чистый – помещение обслуживала не очистная установка, а добротная, да к тому же еще и бесшумная приточно-вытяжная вентиляция. К недостаткам можно было отнести разве что низкий потолок – протяни руку и достанешь – да отсутствие окон. Ну, тут уж грех жаловаться – кильдим все же, а не номер в «Хилтоне».
Сид сразу же занял место в кресле. Ноги вытянул, руки через подлокотники свесил, так что пальцы едва не касались пола, голову блаженно на спинку откинул – ни дать ни взять странник, что, проделав долгий путь, наконец-то вернулся домой. Вениамин встал посреди комнаты, руки за спиной скрестил – точно ждет чего. А чего ждет – никому не ведомо.
Сид глянул на Вениамина вполглаза.
– Садись.
Вениамин, как спиной к парню стоял, так даже и не обернулся, только кистью руки недовольно дернул.
Сид руки за голову заложил и глаза блаженно зажмурил. Хорошо – тихо, спокойно, – все равно как дома. Дедов схорон – это тебе не камера в «Ультима Эсперанца». А вот домой теперь не скоро попадешь. Хорошо еще, что не ждет там тебя никто. Некому за тебя волноваться, Сид-Сидор. И не спросит никто – куда, мол, Сид подевался? – если все ж таки загремишь ты на Мусорный остров, как предсказывает дед.
Неслышно ступая, в комнату вошел Никита Сергеевич.
– Вы кушать хотите? – негромко поинтересовался он.
Вениамин улыбнулся с благодарностью и отрицательно качнул головой.
– Тогда, может быть, кофе? Или чаю? Простите, но спиртного я не держу.
– Если можно, чаю, – попросил Вениамин.
– Сид? – вопросительно посмотрел на развалившегося в кресле парня цирюльник.
Сид скрестил руки над головой.
Никита Сергеевич достал из-под стола старенький электрический чайник с подставкой-кипятильником, водрузил его на край стола и нажал сетевую клавишу. Пока вода закипала, он выставил на стол три чашки в форме перевернутой груши – с расширенным верхом и узким донышком, – поставил их на стол и бросил в каждую по капсуле с концентрированной заваркой.
– Подсластитель? Молоко? Имбирь? – посмотрел он через плечо на Вениамина.
– Нет, спасибо, – отрицательно качнул головой Вениамин.
В комнату с шумом ворвался дед. Быстро глянув по сторонам, словно пересчитывая взглядом присутствующих, он хлопнул дверью и бросился к кровати.
Вениамин подумал было, что дед собирается лечь спать, но Ульянов-Ленин откинул матрас и достал из-под него пачку помятых брошюр, отпечатанных на принтере, найденном не иначе как на свалке, – качество печати было ужасающим.
– Читал? – протянул он Вениамину одну из тоненьких книжечек.
«Призрак бродит по Вселенной, – прочитал Вениамин на первой странице. – Призрак коммунизма».
Стиль был так себе, поэтому и читать дальше не хотелось. Из одной только вежливости Вениамин спросил:
– Это ваше сочинение?
– Ну, не совсем мое, – смущенно отвел взгляд в сторону Ульянов-Ленин. – Это классическое произведение, которое я адаптировал к нынешней ситуации.
– Триллер? – высказал предположение Вениамин.
Брови деда сошлись у переносицы.
– Чего? – медленно произнес он.
– Я имею в виду – хорор? – сделал попытку исправить положение Вениамин.
– Сам ты хорор! – дед выхватил из рук Вениамина брошюру. – Это «Манифест коммунистической партии»! Программный документ, открыто провозглашающий конечные цели борьбы пролетариата! – дед в запале взмахнул над головой пачкой брошюр. – «Пролетарии всей Вселенной, соединяйтесь! Возьмемся за руки, друзья!»
Вениамин понял, что снова попал впросак. И на этот раз глубокомысленным междометием ему не отделаться.
Спасение пришло со стороны цирюльника-монархиста.
– Ваш чай, Владимир Ильич, – подал он чашку со свежезаваренным чаем Ульянову-Ленину.
Дед кинул брошюры на кровать и взял чашку из рук Никиты Сергеевича.
– Прошу вас, – Никита Сергеевич протянул вторую чашку Вениамину.
– Благодарю, – облегченно вздохнул Обвалов.
Никита Сергеевич с пониманием улыбнулся и пододвинул Вениамину стул. Взяв и себе чашку, цирюльник присел на край свободной кровати. Дед уселся на другую кровать – поближе к своим брошюрам.
– Вы напрасно накинулись на молодого человека, Владимир Ильич, – умиротворяющим тоном произнес Никита Сергеевич. – Я, в отличие от вас, с первого взгляда понял, что Вениамин Ральфович убежденный монархист.
Сказав это, цирюльник краем глаза заговорщицки глянул на притихшего в ожидании дальнейших событий Вениамина.
Обвалов мигом сообразил, что лучше с Никитой Сергеевичем не спорить. Он лишь вздохнул протяжно и сделал глоток из чашки. Чай, как и следовало ожидать, был отвратительным.
– Порвать со своим буржуазным прошлым способен каждый, – уверенно заявил дед. – Тому существует немало примеров. И только вы, Никита Сергеевич, вопреки здравому смыслу, упорно не желаете с этим соглашаться.
Никита Сергеевич одарил деда мягкой, всепрощающей улыбкой.
– Не те нынче времена, Владимир Ильич, чтобы уперто талдычить о буржуазном прошлом. Пора вырабатывать новую, более гибкую политику. В смысле – демократизация, гласность, ну и вообще – новое мышление.
– Политика партии верная, потому что она правильная, – сказал как отрубил дед.
– Ну, в таком случае хотя бы лозунг смените. Этого ведь вам партия не запрещает?
– Партия – это я! – объявил дед.
– Ну, так в чем же дело?
– В том, что коней на переправе не меняют!
– Какие еще кони, Владимир Ильич? – болезненно поморщился Никита Сергеевич.
Опершись руками о колени, дед подался вперед.
– Кони – привередливые, – сообщил он оппоненту доверительным тоном.
Никита Сергеевич на удивление резко отреагировал на совершенно бессмысленное, с точки зрения Вениамина, заявление Ильича.
– А вот этого – не надо! Не надо, Владимир Ильич, нам здесь цитатки подбрасывать! Знаете ведь, чего я не терплю – так это пошлости!
Дед засопел недовольно, но ничего не ответил.
– Знаете, уважаемый, в чем слабость вашей позиции? – снова обратился к деду цирюльник. – Коммунисты не могут предложить никакой созидательной программы. Все действия вашей парии деструктивны и направлены лишь на разрушение того, что было создано другими.
– Можно подумать, вы в состоянии предложить нечто позитивное, – ехидно усмехнулся Ульянов-Ленин.
Никита Сергеевич прищурился с чувством собственного превосходства и гордо расправил плечи.
– Не только можем, но и предлагаем.
Дед глотнул подостывшего чаю.
– И что же, позвольте узнать?
– Мы предлагаем народам Вселенной объединиться под десницей богоизбранного монарха, – царственным жестом простер Никита Сергеевич руку над застеленной кроватью.
– И кто же станет правителем Всея Галактики? – глумливо поинтересовался Ильич.
Никита Сергеевич посмотрел на деда так, словно не понимал, как вообще можно задавать подобные нелепые вопросы?
– Само собой, помазанник божий.
– Где же найти такого? – Ильич дурашливо развел руками и посмотрел по сторонам, точно надеялся, что избранник находится где-то рядом.
Никита Сергеевич сделал вид, а может быть, и в самом деле не заметил откровенной насмешки.
– Я полагаю, что император, вотчиной которого станет Вселенная, должен выйти из рядов богоизбранного народа, – сказал он. И после глубокомысленной паузы, которую никто не посмел прервать, добавил: – Я имею в виду тех, чьей исторической родиной является планета Земля.