– Где пропадал, дед?!
Владимир Ильич поставил блюдо с бутербродами на стол, после чего с невозмутимым видом ответил:
– За дверью стоял. – Заглянув в миску с едой, Ленин постановил: – Готово! – и сел за стол.
– Прошу всех к столу!
Приглашение Никиты Сергеевича было адресовано опять-таки одному Вениамину, поскольку Сид уже подскочил к столу и схватил чистую тарелку.
– А ну! – замахнулся на него ложкой Ильич. – Знай свое место!
– Развел здесь дедовщину, – недовольно буркнул Сид, но все же отошел в сторону, как был, с пустой тарелкой.
– А что же вы, Владимир Ильич, за дверью стояли? – поинтересовался парикмахер.
– Мешать не хотел, – ответил Ленин, раскладывая по тарелкам содержимое миски. – Вы тут о религии беседовали… Прошу! – протянул он Вениамину тарелку, наполненную темно-коричневой массой с вкраплением небольших кусочков плотного вещества. – Венгерский гуляш, – дед поднял за уголок лежавшую на столе пластиковую упаковку из-под сублимированного продукта. – «Влад Цепеш».
– Дед у нас убежденный атеист, – ехидно заметил стоявший в стороне с пустой тарелкой в руках Сидор.
– Религия, – Владимир Ильич поднял перемазанную подливкой ложку, – для пролетариата все равно что бесплатный героин! Пару раз попробовал – и все!
– Прежде ты говорил, что это марихуана, – не удержался от нового глумливого замечания Сид. Хотя и рискованно это было, – на раздаче-то стоял дед.
– Ну так что ж: раньше – марихуана, теперь – героин, – легко, даже не взглянув на парня, парировал реплику Сида Ильич.
Вениамин пристроился на уголке стола, взял пластиковую вилку, у которой почему-то было только три зуба, и осторожно вытянул снизу бутерброд с сыром. Кусочки, плававшие в густой соевой подливке, оказались мясом. В полетах – а летать Обвалову приходилось часто – нередко приходилось сидеть на консервах. Обычно Вениамин отдавал предпочтение консервированным продуктам «Пантагрюэль», поставляемым колонией, расположенной на одноименной планете с удивительным климатом, позволявшим снимать урожай три раза в год и откармливать таких роскошных хрюшек, что сало их было нежно-розовым, прозрачным на просвет и таяло во рту, точно сливочное масло. Впрочем, мясо от «Влада Цепеша» оказалось вполне съедобным. Правда, Вениамин несколько иначе представлял себе венгерский гуляш, но это были уже условности, на которые не стоило обращать внимания.
Последней дед наполнил тарелку Сидора. Следует отдать Ильичу должное, парень получил такую же порцию, как все остальные.
Когда все расселись вокруг стола и принялись за еду, Вениамин решил вернуться к теме, которая была прервана появлением деда.
– Вы упомянули некоего Леопольда, – напомнил он Ильичу.
– Точно, – дед обмакнул кусочек хлеба в подливку и отправил его в рот. – Только не Леопольда, а Леопольдо. Фамилия такая. А полностью зовут его Сяо Леопольдо.
– Между прочим, господин Леопольдо глубоко верующий человек, – ввернул Никита Сергеевич.
– Какое это имеет значение? – не понял ремарки Ильич.
– Просвещенная монархия имеет в основе своей глубокую веру народа в то, что власть дарована свыше, – объяснил парикмахер.
– Ничего себе подарочек, – саркастически усмехнулся Ленин.
Но Никита Сергеевич словно и не заметил его реплику.
– Именно поэтому, – изрек он, потянувшись за бутербродом с сыром, – становление монархического строя, который в скором времени распространится на все обитаемые миры, должно начаться на такой планете, как Веритас, где почти все население является верующим.
– Только верят они не в Иисуса, а в Хиллоса, – вставил ехидный Ильич.
На это его замечание Никита Сергеевич отреагировал незамедлительно:
– Да будет вам известно, Владимир Ильич, господь един, и имя его не имеет никакого значения. Как ни назови бога – Иисус, Магомет, Иегова, Будда или Хиллос, – он все равно останется богом. Проблема заключается лишь в том, чтобы вернуть Оллариу первоначальный смысл.
– Ну, началось, – глядя в тарелку, едва слышно произнес Сид.
Вениамин, признаться, тоже испугался, что дед с цирюльником снова втянутся в бесконечный и абсолютно бессмысленный спор, представляющий интерес только для них двоих. Но, по счастью, этого не произошло. Ильич оставил последнюю фразу Никиты Сергеевича без внимания и вновь завел разговор с Вениамином.
– До того, как на Веритасе объявились оллариушники, Сяо Леопольдо был комп-проповедником – нес в массы слово божье, используя для этого гала-сеть. И даже я, будучи человеком глубоко неверующим, – Ленин приложил руку к левой стороне груди, – вынужден признать, что проповедником он был от бога. Да и человеком был деликатным и в общении приятным. Прежде к нему можно было просто так взять да зайти, чтобы словом-другим перемолвиться, – не то что теперь, – Ильич вздохнул с прискорбием, качнул головой и подцепил на вилку сразу три кусочка мяса.
Продолжил за него Никита Сергеевич:
– Именно Леопольдо, как в свое время говорили, раскрутил Орден поклонников Хиллоса Оллариушника через гала-сеть, после чего на Веритас хлынул поток новообращенных. Как мне кажется, это свидетельствует о том, что идея Оллариу не может быть порочной изначально. Будь так, Леопольдо непременно почувствовал бы запашок гнили и не принял бы должности Первого Помощника Великого Магистра.
– Эт точно, – подтвердил дед, корочкой хлеба собирая остатки подливки с тарелки. – Эй, Сидор! – окликнул Ильич парня. – Чаю налей!
Сид что-то недовольно промычал, но все же поднялся со своего места, кинул в чашки капсулированную заварку и стал разливать кипяток.
Разговор за столом как-то сам собой угас. Не потому, что тема была исчерпана, а потому, что никто не считал нужным что-либо говорить. Почувствовав, что пора переходить к делу, Вениамин быстро доел бутерброд с джемом, который, в отличие от так называемого венгерского гуляша, оказался преотвратным – на вкус он больше всего напоминал слегка подслащенный стеарин, – запил чаем и поставил пустую чашку на стол.
– Я хотел поговорить о вашем племяннике, Владимир Ильич, – обратился он к Ленину.
– О Жане-Мари? – Владимир Ильич, казалось, нисколько не был удивлен таким переходом. – Туп как пробка. Да и натура у него дрянная.
– Меня интересует не коэффициент умственного развития вашего родственника, уважаемый Владимир Ильич, а то, что он работает в космопорте, – объяснил Вениамин.
Ульянов-Ленин скосил на Обвалова хитрый взгляд чуть прищуренных глаз:
– И что с того?
– В космопорте стоит мой почтовик.
– Забудь о нем, Вениамин, – Ильич усмехнулся и передал опустевшую чашку Сиду. – Сделай-ка еще чайку, Сидор. Твой почтовик давно уже вскрыт и переведен в состав космофлота имени Хиллоса Оллариушника, – сказал он Вениамину.
– Боюсь, вы ошибаетесь, – скромно улыбнулся Вениамин.
– Да ну? – насмешливо глянул на него Ленин. – Что ж это за почтовик такой, который за сутки вскрыть невозможно?
– В свое время мне представилась удачная возможность внести в него некоторые конструктивные изменения, в основе которых лежат секретные военные разработки, и теперь это не совсем обычный почтовик, – объяснил Вениамин.
Никита Сергеевич, не отрывая взгляда от чая в чашке, хмыкнул весьма неопределенно – не то одобрительно, не то с досадой. Край левой брови Ленина приподнялся вверх.
– И во сколько тебе это обошлось? – спросил прагматичный Сид.
Вениамин коротко и резко взмахнул кончиками пальцев, словно стряхивая с них капли воды.
– Не в деньгах дело. Мне нужно попасть на корабль.
– Улетаешь? – вроде как с осуждением спросил Ильич.
– Работа у меня, – немного смущенно ответил Вениамин. – Я связан договором.
– Понимаю, – наклонил голову Ленин.
И вновь в том, как он это сделал, почти открыто заявило о себе неодобрение.
Вениамин почувствовал раздражение, от которого до злости было рукой подать. В конце концов, что они все от него хотели? Чтобы после вводной беседы о монархизме с коммунистической подложкой он навсегда остался на Веритасе и примкнул к группе заговорщиков, в которой без него было два с половиной человека? Вот уж нет! Не дождутся! Перед дедом и цирюльником у него не было никаких обязательств. А Сид ему еще и должен за то, что из тюрьмы дурака вытащил.