– За ночлег и еду я готов заплатить, – сухо произнес Вениамин.
– В тюрьме у тебя разве не забрали кредитки? – удивился Сид.
Вениамин, не глядя на него, только рукой махнул – мол, не твое дело, так и не вмешивайся!
– Ну что вы, какие деньги, – Никита Сергеевич, стряхнул пальцем прилипшую к усам крошку. – Мы всегда готовы оказать помощь тому, кто в ней нуждается.
Наверное, после такого заявления Вениамину следовало рассыпаться в восторгах и благодарностях. Но не до того ему сейчас было.
– Так как насчет племянника? – снова обратился он к Ленину. – Можно с ним связаться?
Владимир Ильич покачал чай в чашке.
– Связаться нельзя. Интерфона у Жана-Мари как не было, так и нет. А выходить через комп-скрин на кабак, в котором он торчит в свободное от смены время, все равно что самому навести на себя джанитов. Нам это надо? – Ленин посмотрел на цирюльника. И сам же ответил: – Не надо!
– Но адрес-то у него есть? – спросил Вениамин.
– Я же говорю, он все время в кабаке торчит, – спокойно ответил Ильич.
– А где он спит?
– На работе, – Ленин посмотрел на Вениамина, словно не понимал, как вообще можно задавать столь нелепые вопросы. – Сливы вычистит – и спит.
– Но отыскать-то его можно? – спросил Вениамин, с трудом сдерживая готовое прорваться раздражение. Ему казалось, что Ульянов-Ленин намеренно выводит его из себя.
– Можно, – Ленин наклонил голову к плечу и посмотрел на Вениамина, как птица смотрит на большого, ярко окрашенного жука, пытаясь решить, ядовит он или нет.
Вениамин едва не заскрипел зубами.
– Каким образом?
– Да я ведь сказал уже, – изобразил удивление Владимир Ильич. – Жан-Мари, если не на смене, так все время в кабаке торчит. Сегодня какое число? – вопросительно посмотрел Ленин на Никиту Сергеевича.
– Двадцать восьмое, – ответил тот.
– Четное, – кивнул Ильич. – Значит, Жан-Мари сегодня в ночь на смену заступает.
– Как найти кабак?
– Несложно, если город знаешь, – Вениамину показалось, что по губам Ленина скользнула ехидная усмешка. Впрочем, он мог и ошибиться. – Это самая гнусная забегаловка в квартале Желтые Кирпичи, «Бивис и Батхед» называется.
– Бивис и Батхед – это хозяева заведения?
– Не думаю. Хотя – кто их знает, – Владимир Ильич безразлично пожал плечами. – В квартале Желтые Кирпичи вообще не поймешь, что творится.
– В каком смысле? – спросил Вениамин.
– В самом прямом, – ответил Ленин и отвернулся в сторону, демонстративно давая понять, что на этом его комментарии по данному вопросу закончены.
– Как до него добраться? – спросил Вениамин, полагая, что задает последний вопрос.
– Пешком.
Вениамин стукнул пальцами по столу – ох, напрашивается Ильич на неприятности!
– Все дело в том, Вениамин Ральфович, – обратился к Обвалову цирюльник, более чутко, нежели Ленин, реагировавший на настроение собеседника, – что единственным общественным средством передвижения в Гранде Рио ду Сол являются флипники. Но для того, чтобы вызвать флипник, необходимо сообщить свой индивидуальный код. В противном случае вместо транспорта прибудет группа захвата.
Ну что ж, пешком так пешком. Вениамин испытывал единственное желание – поскорее убраться из схрона под парикмахерским салоном, а потому не стал выяснять, далеко ли до квартала Желтые Кирпичи.
– Последняя просьба, Владимир Ильич, – обратился он к деду. – Не могли бы вы черкнуть пару слов племяннику, чтобы он знал, что я пришел от вас.
– Ничего не выйдет, – с сожалением цокнул языком Ульянов-Ленин. – Жан-Мари уверен, что я умер два года назад. Поэтому, если вы заявитесь к нему с запиской от меня, он решит, что вы из местных.
– В каком смысле? – не понял Вениамин.
– Квартал, в который вы собираетесь отправиться, неспроста носит название Желтые Кирпичи, – объяснил Никита Сергеевич. – В нем расположено несколько психиатрических лечебниц и изоляторов для больных с тяжелой формой наркотической зависимости.
– В Гранде Рио ду Сол так много сумасшедших? – удивился Вениамин.
– Не более, чем в любом другом обществе, где человек не может чувствовать себя полностью самостоятельной личностью. Это своего рода проявление инфантилизма, которое, вместо того чтобы исчезнуть с возрастом, закрепляется в сознании, точно нейроблок. Человек попросту не желает отвечать за поступки, которые вынужден совершать для того, чтобы не утратить свой общественный статус.
– Как мне узнать Жана-Мари? – спросил у Ильича Вениамин.
– У любого спроси, – ответил Ленин. – Его там все знают.
– Я тебя провожу, – с готовностью предложил Сидор. – Я знаю, где находится «Бивис и Батхед», и с Жаном-Мари знаком.
Вениамин задумался. С провожатым из местных, конечно же, будет проще отыскать квартал Желтые Кирпичи и полусумасшедшего чистильщика из космопорта. И все же Вениамин сказал:
– Нет.
– Ну, и… – Сид взмахнул рукой, не в силах иначе выразить обуревавшие его чувства. – Иди ты… сам, Вениамин Ральфович!
Сказал и надулся обиженно. Понятное дело – решил, что Вениамин ему не доверяет. Или того хуже – держит за лопуха.
– Мозгами-то пораскинь, Сид. Тебя же первый встречный джанит снова в «Ультима Эсперанца» упечет – им всем сегодня утром ориентировки с твоим портретом выдали.
– Ага, а про тебя, выходит, забыли, – язвительно осклабился Сидор.
– У меня внешность не такая броская, как у тебя, – возразил Вениамин. – Мне в толпе легко затеряться.
– На улицах Гранде Рио ду Сол толпы не собираются, – произнес Ленин, задумчиво глядя на погашенный скрин.
Никита Сергеевич окинул Сида профессиональным взглядом.
– Если дело только во внешности Сидора, то я за полчаса приведу ее в порядок.
Вениамин тоже посмотрел на Сида. В самом деле, если парня постричь, причесать, прыщи на щеках замазать, да еще и приодеть как следует, так и не узнать будет.
– И цепь с шеи снимешь, – властно произнес Вениамин.
– Не, – Сид улыбнулся, вроде как извиняясь, и отрицательно покачал головой. – Цепь снять не могу: ключ от замка потерял.
– Используй кусачки, – посоветовал Вениамин.
Лицо парня растерянно вытянулось.
– А как же я потом?
– Я тебе новую цепь подарю, – пообещал Вениамин. – И замков у меня на корабле – завались.
Глава 6
Которая начинается рассказом о подготовке к походу в квартал Желтые Кирпичи, а заканчивается сообщением о том, что запросил за свои услуги Жан-Мари Канищефф
Полоумные оллариушники – дети Хиллоса. Они прославляют Его деяниями своими, и, делая Оллариу, возносят Ему молитвы свои.
После стрижки и легкого макияжа Сид приобрел некоторое сходство с респектабельным молодым человеком из приличной семьи, какового, по замыслу Вениамина, и должен был изображать. Никита Сергеевич от щедрот пожаловал Сидору кое-что из личного гардероба. Во-первых, светло-розовую рубашку – отнюдь не заношенную, но совершенно немодную, во-вторых, серые брюки-дудочки – чуть коротковатые, но зато с несминающимися стрелками, в-третьих, пару черных лакированных туфель с острыми носками и архаичными шнурками, которые нужно было завязывать вручную. И, наконец, легкий темно-синий джемпер с тремя пуговицами, настолько уродливый, что Вениамин готов был биться об заклад, что это чей-то подарок, который цирюльник хранил как память, – трудно было себе представить, чтобы Никита Сергеевича, с его утонченным вкусом и аристократическими манерами, хотя бы раз, пусть даже дома, когда его никто не видел, надевал эту фуфайку. Воспользовавшись инструментом, в нужный момент предоставленным Владимиром Ильичом, Вениамин собственноручно перерезал цепь на шее парня и вместе с замком выкинул ее в биоутилизатор.
Когда Сидор наконец взглянул на себя в зеркало, то его взяла оторопь.
– Э-это к-кто? – слегка запинаясь, спросил он, указывая на придурковатого пижона с прилизанными волосами, упакованного в костюмчик, стиль которого, конечно, можно было определить как эклектичный, но это было бы равносильно тому, что вообще ничего не сказать. Подобное сочетание совершенно несочетаемых предметов гардероба могло появиться разве что в результате кошмарных видений какого-нибудь новомодного модельера, упавшего накануне вечером с подиума и ударившегося при этом головой о подлокотник кресла председателя жюри.