— «Черная кошка», — объявил шофер. В его голосе звучали нотки неодобрения.
Дон достал кредитную карточку и спросил:
— Как мне расплатиться? Я никогда не был во Франции.
— Не в моем такси, господин полковник, — с чувством достоинства проговорил шофер. — Кавалер Галактического ордена Почета никогда не будет платить за мое такси. Я потерял сына, господин полковник, когда два года назад на орбите Сатурна взорвалась «Честь Франции».
— О-о, — протянул Дон, — прости, помню, что я об этом слышал. Вообще-то он ничего об этом не знал, но что-то нужно было сказать. — Спасибо, — поблагодарил он.
— C’est rien, — ответил таксист. — Не стоит. Но разумно ли находиться здесь одному, господин полковник?
— Мой друг, я начинаю подозревать, что для меня нигде не существует никакой опасности, — ответил Дон не совсем внятно — сказывалось количество выпитого.
Шофер оглянулся:
— Не стоит быть таким самоуверенным, господин полковник. Даже сам господь бог не знает, где может случиться беда. Всегда найдутся идиоты, способные причинить кучу неприятностей.
Позже Дон вспомнит его слова.
Но сейчас он вышел из ховеркарта, который тут же улетел, посмотрел на дверь и ухмыльнулся.
— Ну что ж, пойдем, — пробормотал он сам себе. — Что интересного они здесь предложат, да еще бесплатно?
На двери не было идентифицирующего экрана, но она открылась сразу же, как только он подошел. Его встретила женщина, одетая весьма своеобразно. Это была крашеная блондинка лет сорока пяти и не такая уж непривлекательная, несмотря на изрядный слой косметики на лице. Красное платье в старомодном необычном стиле делало ее талию очень тонкой, груди почти разрывали его, а ягодицы были так обтянуты, что становилось заметным каждое движение ее плоти.
Поприветствовав его, она смерила его прищуренным взглядом и сказала:
— Добро пожаловать, мсье!
Он вошел в богато обставленную гостиную, где сразу стала понятной причина столь необычного туалета дамы. Комната была меблирована в викторианском стиле, а это, как вспомнил Матерс, было время прославленных домов терпимости, возвращавших в эпоху Вавилона.
Она узнала Матерса, но не подала виду. С минуту она постояла в нерешительности, затем произнесла по-английски:
— Надеюсь, мсье присядет, а я скоро вернусь.
Матерс, ни слова не сказав, пожал плечами и уселся на диван в стиле барокко, заметно выделявшимся на фоне другой мебели своей вычурностью. Дону, однако, он показался не очень удобным.
Женщина ушла, но через минуту уже вернулась с улыбкой на лице.
— Не желает ли мсье выпить прежде, чем…
«Перед чем?» — подумал он, но сказал:
— Почему бы и нет?
— Коньяк?
— Коньяк — это неплохо.
Вероятно она уже успела сделать необходимые распоряжения, поскольку в комнате появился пожилой официант в лакейской ливрее XIX века с подносом, на котором стояли две рюмки для коньяка и покрытая пылью пузатая бутылка. Официант с флегматичной миной на лице приступил к процедуре откупоривания бутылки с помощью старомодного штопора.
Женщина взяла одну рюмку.
— Ваше здоровье! И… Как там говорят у вас в Америке? То, что кружится?
— Голова, — ответил Дон и поднял свою рюмку.
— Вы больны? — с беспокойством спросила она.
Он усмехнулся:
— Не совсем. Я праздновал.
— Кому еще праздновать, как не вам, — одобрительно заметила она, отпив глоток.
Итак, Дон не ошибся, она его узнала. Он тоже попробовал коньяк. Вообще-то, ему не приходилось бывать раньше в борделях. В Центр-Сити они не известны, там подобные услуги — удел любительниц. Коньяк был великолепным. Правда, не такой, как у Демминга, но все же очень хорош. Сегодняшние крепкие напитки не имеют такого букета, ведь сейчас пьют ради эффекта, и никому нет дела до вкуса.
— А пойло очень даже ничего, — похвалил Матерс.
Она не обратила внимания на использованный им термин, но объяснила:
— Остался от моего дедушки. Его еще никто не пробовал. Мой дедушка сказал, чтобы бутылку открывали только в особо торжественном случае. Он был у нас награжден орденом Почетного Легиона, Боевым Крестом и другими наградами.
Матерс, хотя и слегка опьяневший, пытался держать себя на высоте, пусть даже и в публичном доме. Он поднял свою рюмку и провозгласил тост:
— За вашего дедушку и его награды, которых, как я понимаю, он заслужил немало.
Женщина благодарно улыбнулась, подняла рюмку в ответ, но сказала:
— Это ничто по сравнению с вашей наградой, мсье.
Отлично, она его узнала его. Вероятно, в парижских борделях нет анонимности, но хорошо, что хоть не произносят имен.
В гостиной начали появляться девушки. Судя по их удивленным лицам, им сообщили, кто этот посетитель.
Одежда девушек вполне соответствовала общему стилю, принятому в этом заведении. Некоторые из них были одеты, как их мадам, а иные щеголяли в нелепых мешковатых шароварах.
Девушки оказались самых разных размеров и на любой вкус. Их было много, и представляли они почти все типы женской красоты, которые только можно встретить на Земле: от черных сенегалок до белокурых финок, с очень хрупкими фигурками и весьма пышными формами, были также девушки восточного типа и ирландки с примесью негритянской крови, что особенно будоражило Дона, привыкшего к североамериканским женщинам.
Вся эта пестрая компания расселась по всей гостиной, изящно демонстрируя свои наряды и прелести. Последняя из вошедших девушек заставила его поначалу удивиться. Эта маленькая девочка лет одиннадцати или двенадцати носила наряд, делающим ее похожей на Алису из Страны Чудес на самых первых иллюстрациях. Однако, рассмотрев ее поближе, Дон убедился, что несмотря на свое телосложение и одежду она оказалась несколько старше, чем он предполагал.
«Двадцать красоток! — подумал он. — Этому заведению есть чем гордиться!»
— Но может, мы отрываем их от дела? — спросил Матерс у хозяйки.
Она улыбнулась:
— Мы всех клиентов выпроводили. Все девушки — ваши.
— Всех выпроводили? — удивился Матерс. — Как вам удалось сделать это без шума?
Хозяйка весело рассмеялась:
— Я передала им через девушек, что мы ждем рейд фараонов.
— Фараонов?
— Полицейских. Они все быстро исчезли. А теперь, мсье, может быть желаете посмотреть шоу?
Дон Матерс никогда не видел того, что она называла шоу, хотя читал об этом в старых книгах. Похоже, его втягивали в весьма сомнительные забавы. То, что принято считать порнографией, теперь почти не известно в Америке. Вседозволенность 60–70-х годов постепенно сходила на нет, а появление краденов сделало нравы еще строже. Активизировавшая свою деятельность Вселенская Реформированная Церковь весьма неодобрительно смотрела на проявления сексуальной свободы, и единственно достойным делом считалась защита Земли от краденов, а всякого рода легкомысленные забавы осуждались. Дону было суждено вырасти именно в такой атмосфере, и хотя он никогда не задумывался о таких вещах, все же подсознательно был против любых отклонений от привычных форм сексуальных отношений.
— Я… Я думаю, что нет, — ответил он на предложение хозяйки, допивая остатки коньяка.
Она налила ему еще рюмку и предложила другой вариант:
— Может, мсье желает выбрать две или три девушки и… отдохнуть. Или вам нужно больше?
— Две или три? — недоуменно спросил он, выпив коньяк одним залпом, забыв, что подобный напиток заслуживает более утонченного обращения. — А что я буду делать сразу с двумя или тремя?
Очень светлая блондинка с необычайно пышным задом — предметом ее гордости, разразилась смехом и сказала с британским акцентом:
— Мы знаем кое-какие трюки.
Дон откашлялся.
Мадам неожиданно осенила какая-то идея, и она встала.
— Я, кажется, знаю, что может заинтриговать мсье. И, вероятно, только это.
Вид легкодоступных прелестей окружающих его женщин стал будоражить воображение Дона, и он с охотой отправился за ней.
По освещенной лестнице, затем по коридору, оформленном в викторианском стиле, она привела его в тускло освещенную спальню.