Некоторое время она разглядывала свое лицо, прикидывая, что бы из него сотворить и какую девицу из себя изобразить. Мать хвалила ее лицо с гримерной точки зрения, говорила, что это - нейтральное лицо, которому можно легко придать какую угодно характерность. Нейтральное лицо, надо же! Хотя если по правде, то и впрямь нейтральное, не то что у Людмилы, у той - точеное в абрисах, но полненькое, с акварельным румянцем и ямочками на щеках, появляющимися лишь при смехе и широкой улыбке. А у Славки лицо суховатое, загорелое, с большими высокими скулами. Некий Эйдельман, скульптор-сюрреалист, давно, сколь о нем было известно Славке, подававший большие надежды и все никак их не оправдывавший, бывавший в доме отчима, сказал как-то, что Славка в профиль напоминает ему Афину Лемнию, но в фас это впечатление размывается. Этот Эйдельман, именовавшийся среди своих Делей, имел привычку бесцеремонно разглядывать лица людей, щуря свои большие глаза так, что от них оставались только узкие длинные щели, опушенные ресницами. Деля объяснял, что таким способом он легче усматривает истинную сущность человецев, а отчим посмеивался, что Деля просто близорук, а очки не носит из форсу и престижа: скульптор в очках - не совсем то. Эйдельман, наверное, сначала попросту не замечал Славку, он ухаживал исключительно за зрелыми дамами, а потом заметил, прищурился, высмотрел ее истинную сущность и изрек свой приговор. Славка знала, кто такая Афина, и сравнение подающего надежды скульптора с лысиной вместо волос ей польстило - пусть только в профиль похожа, но на Афину. Не на Мадонну ведь! Но вот почему она похожа не просто на Афину, а на какую-то там Лемнию? Может быть, это осовремененная, сюрреалистическая Афина, у которой голова не на месте, а вместо рук - ноги? Своими сомнениями Славка ни с кем не поделилась, а просто, оставшись одна, достала из шкафа, где хранилась литература по изобразительному искусству, альбом по античной скульптуре, отыскала Афину Лемнию и успокоилась. Лемния оказалась девушкой что надо.
С тех пор Славка иногда позволяла себе разглядывать собственный профиль в зеркало - Афина Лемния, не кто-нибудь! Этот Деля Эйдельман, видно, не зря подавал надежды, хоть и добрался вместе с ними до лысины. Он таки разглядел сквозь свои опушенные ресницами щелки истинную сущность Славки. Стоило ей посмотреть на себя анфас, как Афина Лемния исчезала и на нее смотрела девочка, чем-то похожая на «Ладу» Коненкова или на его же «Нике», - в общем, на ту самую Таню Коняеву, с натуры которой этот скульптор вырубал в мраморе свои обобщенные женские портреты.
Изобразительное искусство Славка знала неплохо. Собственно, две трети содержимого, находящегося в шкафу по изобразительному искусству, что стоял в кабинете папы Оси, перекочевало туда из библиотечки, что собирал отец. Поэтому в шкафу этом Славка чувствовала себя полной хозяйкой и знала его лучше любого другого. Отец, прекрасно знавший историю, школы и шедевры изобразительного искусства, настойчиво образовывал Славку в этом направлении и не жалел денег на соответствующие книги и альбомы, которые тогда еще не были так по-сумасшедшему дорогими. Вот только эта самая Афина Лемния как-то ускользнула от их внимания.
У Славки были коротко, но не под мальчика, стриженные светло-русые волосы. Такие волосы с возрастом обычно темнеют. Но Славка знала: у нее не потемнеют. Отец погиб в возрасте тридцати восьми лет, а волосы у него всегда оставались такими же, как у Славки, - светло-русыми. Конечно, такие волосы - хорошая примета, их надо убрать под парик, конечно же черный. В большом, не сразу заметном под столешницей ящике любой парик найдется. И брови у Славки, как у отца, - светло-русые. Начиная с седьмого, а может быть, и с шестого класса, к Славке стали приставать и ровесницы, и взрослые, настойчиво советуя чернить эти светлые брови, она этими советами решительно пренебрегала. Само собой, брови надо было зачернить - не проблема. А с ресницами ничего делать не надо - они и без того черные и как у модниц после прилежного наращивания тушью. Внешние уголки глаз надо подчеркнуть, изменив их ориентацию. Как и у отца, глаза у нее были характерные, их внешние уголки были не приподняты, как у китайцев, а, наоборот, слегка опущены. Когда Славка гневалась, свирепела, как говорили близкие, уголки эти еще более опускались, а верхние веки набухали, отчего глаза приобретали какую-то треугольную форму и бешеное выражение. А обычно серая радужка глаз темнела, приобретая лиловый, грозовой оттенок… Все как у отца! Про нее так и говорили: папина дочка. Славка оттянула уголки глаз, стараясь представить свое лицо в свирепом состоянии, - она же его никогда не виде-ла, показала себе язык, покинула туалетный столик и подошла к большому зеркалу.