Склоны холмов были довольно пологими, и на них растительности было гораздо меньше. Хоть так, подумал Тристан, и то хлеб.
Дальше лежал снег, очень белый и гладкий. За ним проступали в темноте обломки скал. Опытный глаз Тристана сразу отметил, что это не естественные образования, а творения чьих–то рук.
Они вовсе не походили на единую стену. Нет, между ними виднелись широкие проемы, как будто они служили столбами для некой изгороди. Но уж слишком были массивными.
Подобных каменных рядов Тристан насчитал пять, и если в первом ряду камни отстояли друг от друга на довольно большом расстоянии, то дальше эти промежутки постепенно сужались. Тристан отметил две вещи. Во–первых, даже очень яркой луне не под силу так осветить камни. Значит, светятся то ли они сами, то ли земля вокруг них. А во–вторых, снежное покрывало внезапно и резко обрывалось у первого ряда камней. И потом, камни укутывала легкая дымка, словно укрывая их от любопытных взглядов.
Тристан моргнул, потер глаза рукой, снова поглядел на камни. Дымка стала более отчетливой. И чем дольше он смотрел на нее, тем плотнее она ему казалась.
Вот так Гиблый Дол! Значит, он — одно их тех мест, где по–прежнему обитают древние силы. Наверняка эти камушки — убежище или логово «лягушек». Теперь Тристан понял, почему было закрыто на засов окно. Он установил на место ставень, но, как ни старался, не смог приладить засов.
Неторопливо снял он с себя кольчугу и другую одежду и положил ее на сундук. Расстелил на кровати выделанную шкуру какого–то животного, потом принялся разбирать постель. К его удивлению, грубые простыни и два плетеных одеяла оказались чистыми. От них даже исходил слабый аромат трав (теперь, когда свежий воздух очистил его легкие, он мог различать запахи).
Он вытянулся на постели, натянул одеяла на уши — и почти мгновенно заснул.
Разбудил его стук к дверь. Спросонья он хмуро уставился на покрытые паутиной стропила. Что ему такое снилось? В душе его гнездилась смутная тревога, ощущение того, что он упустил нечто весьма важное. Помотав головой, чтобы отогнать эти неприятные мысли, он встал, прошлепал к двери, открыл ее и впустил в комнату старшего слугу, худого как скелет парня с угрюмой физиономией, менее, впрочем, грязного, чем вчерашний мальчишка. В руках слуга держал накрытый котелок. Поставив его на сундук, он произнес:
— Вода для мытья, господин. На завтрак каша со свининой и эль.
— Ладно. — Тристан приподнял крышку с котелка. Повалил пар. На горячую воду он совсем не рассчитывал, а потому решил, что ее появление — залог удачного дня.
Общая зала была почти пустой. Хромой мальчишка протирал столы, при этом щедро поливая водой пол. Хозяйка, растопырив локти точно крылья и выставив вперед острый подбородок с двумя волосатыми бородавками, разговаривала о чем–то с другой женщиной. Та была в плаще, но откинутый капюшон позволил Тристану увидеть ее лицо, лишенное какой бы то ни было привлекательности, испещренное коричневыми пятнами. Однако плащ женщины был из добротного материала, какой не по карману обычной деревенской девчонке. В одной руке она держала узелок, в другой — охотничье копье с коротким древком, конец его — был весь в царапинах, словно им чаще пользовались как посохом, нежели как оружием.
— Ну что же, девушка, пожалуй, я возьму тебя. Но учти, денег не получишь, только еду да одежку.
Хозяйка метнула быстрый взгляд на Тристана и снова повернулась к девушке.
А она молода, подумал Тристан. Но клянусь Волком–оборотнем, при взгляде на нее сразу хочется убежать куда подальше!
— Клади свои пожитки вон на ту полку, — махнула рукой хозяйка. — И принимайся за работу, коли ты и вправду того хочешь.
Не дожидаясь, пока девушка выполнит ее приказание, она поспешила к столу, за который уселся Тристан.
— Отведайте кашки, господин. С кусочком свиной щеки, со свежим элем…
Он кивнул. Поза его в точности напоминала ту, в какой он сидел тут накануне вечером. Пальцы его поглаживали браслет с затейливой резьбой, глаза были полуприкрыты, словно он еще досыпал.
Хозяйка удалилась.
Открыть глаза Тристана заставил стук поставленного на стол подноса. Его принесла та самая девушка. Она сняла свой плащ, под которым оказалась юбка в складку с тесным корсажем. Да, он был прав, одежда у нее не крестьянская. Пускай юбка укорочена так, что из–под нее видны стоптанные башмаки, из которых торчит солома, но эта юбка для верховой езды. Сама девчонка худющая, но фигурка у нее ладненькая. Поневоле призадумаешься, почему при такой фигуре Судьба наградила ее столь ужасным лицом. Зачем ей копье? Стоит ей только открыть свое лицо, кто на нее польстится, и она будет ничуть не в меньшей безопасности, чем статуя Гунноры, которую крестьяне носят по полям в начале сева.