Словом, на земле я сразу почувствовал себя как слепой, заблудившийся ночью в дремучем лесу. Не слишком приятное ощущение. Беспомощное. Обычно в таких случаях помогает корректировка сверху, но что–то я до сих пор не наблюдал ни одного пеленга от трех батальонных станций слежения. Еще не факт, что наши «эсэски» до сих пор здравствуют над заданным для атаки квадратом. Дважды не факт — во–первых, что системы наведения целы, во–вторых, что их сбросили именно над нами, а не где–нибудь за пятьсот–тысячу километров, наводить тень на случайный плетень. А что, такое тоже случалось…
Единственный плюс ситуации — сканеры противника в таком же недоумении, значит, под прикрытием пожара можно собрать уцелевших десантников и начинать движение по компасу. За неимением других ориентиров.
— «Ромашки», «Ромашки», я — «Ромашка–1», кто меня слышит?! — объявил я по взводной связи.
Все–таки неплохая идея — разделить линии связи повзводно, поротно и побатальонно. От наших бравых офицеров–воспитателей все равно никакого толка, наверняка сейчас переживают высадку задним числом, если, конечно, добрались до земли… Даже хорошо, что молчит ротная и батальонная связь. Со своим взводом я как–нибудь сам управлюсь, без дурацких приказов ополоумевших от собственной лихости отцов–командиров. Плавали — знаем, стреляли — падали…
— «Ромашка–1», я — «Второй», слышу тебя! — немедленно отозвался Вадик Кривой.
Похоже, где–то совсем рядом.
— Я — «Ромашка–12», слышу… Я — «Седьмой», на связи… «Четырнадцатый» — на связи… «Двадцать девятый» — слушает… — посыпались рапорты.
Нет, все не так уж плохо! Из тридцати двух бойцов взвода сразу доложились мне двадцать семь, а это хороший результат на высадке. Вполне возможно, другим тоже удалось уцелеть, просто находятся слишком близко к «глушилкам». Еще повоюем, господа штрафники…
— Я — «Ромашка–11», туточки… Командир, а ты меня по–прежнему любишь?!
Это Игла. Значит, и она где–то рядом.
— Как ржавый гвоздь в анальном отверстии! — с удовольствием подтвердил я.
— Взвод, слушай мою команду! Пеленг 14–19, направление 11–10–7, движение по возможности цепью, выходим до зоны визуальной видимости! На верхние уровни не вылезать, двигаться под прикрытием огня и дыма, как поняли меня?!
— Командир, понял тебя…
— «Ромашка–1», понял…
— «Второй» — понял, двигаюсь… «Восемнадцатый» понял… «Четвертый» есть, понял… — докладывали солдаты.
— Нет, я что–то не поняла, ржавый гвоздь — это я, что ли?! Это за что же так девушку–то?! — бузила Игла. — Девушка — всей душой, а ее — гвоздем ржавым! Где справедливость, мужики энд дамы? Ну не обидно ли?!
— Обиженных первыми запрягают! — сообщил кто–то.
— Справедливость — в генеральском баре Генштаба, а у нас — режим содержания, — съехидничал Кривой.
— Игла, заткнулась бы ты пока! И ты, Кривой, тоже! — вдруг проснулась батальонная связь. — «Ромашка–1», слушай меня, я — «Клум–ба–2»! Пеленг понял, направление подтверждаю! Давайте, «ромашки», двигайтесь, двигайтесь, я на связи!
Еще одно отличие штрафников — «оводы» всегда могли прослушать внутренние линии взводов. Обратный процесс, естественно, не предусматривался. Но «Клумба–2» — это ничего, это терпимо. Позывной замкомбата по УОС капитана Олафа Рагерборда. Этот страшный с виду белокурый викинг с плечами шириной в трехстворчатый шкаф, в сущности, неплохой мужик. Справедливый, несмотря на свою фискальную должность надзирателя за нравственностью. По–своему справедливый, конечно, положение, как ни крути, обязывает… Впрочем, капитан не трус и опытный офицер, последнее время он больше замещает убитого начштаба, чем наблюдает за непростым общественным согласием в батальоне. К тому же он единственный из офицеров–воспитателей позволял себе открыто не любить Дица. Хорошо, что он уцелел. Может, и не даст стратегу–комбату посадить батальон голой задницей на колючую проволоку…
* * *
Как взводный командир, я более–менее представлял себе цель и задачи операции и приблизительную раскладку сил. Методом проб и ошибок верховное командование все–таки убедилось, что даже штрафников не стоит злорадно вываливать на голову противника, как мусор на балкон к соседям. Нерационально, в конце концов. Каждый солдат все–таки должен знать свой маневр, несмотря на активное противодействие этому секретчиков и контрразведки. Пусть сами люди, с точки зрения штабных стратегов, стоят немного, но с приданной им дорогущей техникой начинают представлять из себя так называемые боеединицы, а это уже другой расклад. Разбрасываться боеединицами — просто накладно.