Мы оба согласились с этим жизнеутверждающим выводом, докурили, закончили импровизированное совещание и метнули окурки за забор, в ту же безбрежность пустыни. Гореть в пустыне все равно нечему. А даже если найдется — гори оно все синим пламенем, лично я не против.
Игла, надышавшись песчаным ветром пополам с табаком, отправилась обратно на кухню, а я решил глянуть на пополнение.
* * *
Место базирования любой штрафчасти выглядит примерно одинаково. Забор с вышками и приржавевшим орнаментом из колючей проволоки, бетонные плиты покрытия, длинные полукруглые ангары, приземистые казармы, тускло вытаращившиеся рядом подслеповатых окон. Все пусто, голо и разлиновано, как в учебнике геометрии. Сочетание минимализма концлагеря и незатейливости военного городка. Из местных особенностей — серое плотное небо над головой, желто–серые отливы бескрайних барханов за забором и монотонное завывание ветра. Звездно–полосатое пластиковое знамя на флагштоке уже взбесилось от постоянных ветров. Дыра дырой, словом.
От обычной воинской части штрафподразделение в первую очередь отличает подчеркнутое безлюдье на территории. Потому как по уставу внутреннего распорядка «передвижение военнослужащих штрафного состава по территории части вне строя или без присутствия офицера–воспитателя строго запрещено».
Нет, передвигаться, конечно, можно. Просто следует помнить два золотых правила. Во–первых, фланирующая персона должна быть собрана, озабочена и деловита, хотя бы как министр финансов на очередной пресс–конференции по коррупции в высших эшелонах власти. Во–вторых, должна четко и без запинок отвечать на вопросы: куда его несет, за каким дьяволом, и какого лешего он здесь болтается, вместо того чтобы заниматься делом?
Таким образом, я заранее определил для себя, что иду искать второго лейтенанта Градника, доложить ему о пятидесяти процентах выполненной работы. Максимум, что грозит мне, нарвавшемуся с такой отговоркой на кого–нибудь из «оводов», — что меня сочтут усердствующим идиотом и пошлют обратно во взвод. Или, вероятнее, куда подальше. Можно наткнуться на самого Градника, но для него любое усердие — бальзам по сердцу, он как раз не найдет в этом ничего странного.
Изображая министра в серой штрафной робе (а что, самая продуктивная идея в смысле борьбы с коррупцией!), я пересек территорию ангаров, обогнул казарму и вышел к главному плацу.
Все тот же ветер, песок, секущий лицо, бледное горячее солнце сквозь тусклую дымку. И строй новоприбывших на голом плацу.
Да, Игла оказалась права. На ломаную расхлябанность уголовных совсем не похоже, унылой растерянности «политиков» в новичках тоже не чувствовалось. Солдаты. Многие из фронтовиков, сразу видно по лицам. Ожоги и рубцы десанта, буро–кирпичный загар палубной пехоты флота, капиллярные сетки и сиреневые узлы лопнувших сосудов ракетчиков, кожа которых не выдерживает постоянные смены давления вокруг установок. Сухощавые танкисты, мускулистые коммандос, техники и лазерщики с орбитальных станций и крепостей, одутловатые от долгой пониженной гравитации, — разные лица всех цветов кожи, пола и возраста. Всех объединяло одно — это были профессионалы, люди, привыкшие выживать на войне и знающие, как это делать.
Хорошее пополнение! — сразу определил я. Этим ребятам не нужно будет объяснять, что пуля из «эмки» вылетает со стороны ствола, а не приклада, что наводить оружие надо через перекрестье прицела и что в жерло гранатомета лучше не заглядывать в момент выстрела. Даже если очень хочется посмотреть, как оттуда птичкой выпорхнет граната.
Помню, когда я впервые появился в батальоне, здесь правили бал абсолютные урки, а порядки были, как в лагерных бараках в отсутствие надзирателей.
Права Иголочка, «Мститель» все больше становится похож на обычную войсковую часть, согласился я. Только к чему бы это?
А потом я заметил Кривого. Даже в этом твердом, правильном строю ветеранов, уравненных серыми робами без знаков различий, Вадик выделялся. В первую очередь — шалым, цепким взглядом, всегда словно прицеливающимся в окружающих.
Он тоже заметил, как я маячил в отдалении на плацу. Узнал. Кивнул чуть заметно. Без удивления, Кривой никогда не удивлялся, словно когда–то побился об заклад ничему на свете не удивляться. Только щурил нахальные серые глазки, такая манера. Его обычная манера, всегда бесившая любое начальство.
Подойти ближе я не мог. Наоборот, пришлось тут же откочевать подальше. Перед строем, как обычно, расхаживал комбат Исаак Диц, с удовольствием хлестал кого–то по роже и обстоятельно информировал о том, что военнослужащие штрафных подразделений — это не просто говно, а говно собачье. Прибывшие должны это уяснить в своей тупой башке крепко–накрепко и вести себя, соответственно, тише воды, иначе он, майор Диц, не ручается за свои нервы. А когда он не ручается за свои нервы — штрафной сволочи лучше сразу сдохнуть, без боли и без конвульсий.