«Ведь видел же, отлично все видел! А где же его хваленая реакция бронебоя?!»
Мешковатый Алешка (кто бы ожидал!) сориентировался раньше него. Метнулся за станину, стреляя в движении.
Сотник только хотел крикнуть, мол, отходим, Алешка, хватит, пора! Блокируем отсек и к катапультам!
И в этот момент увидел, что сейчас его самого убьют. Вот так просто и навсегда!
Штатовский солдат каким–то образом оказался совсем рядом, уже вел стволом в его сторону. А у него, Женьки, автомат заброшен далеко за спину, он же ремонтировал, он никак не собирался стрелять. И теперь сотник тянет его, как резину тянет…
Да, быстро все произошло, очень быстро, вспоминал он потом. Быстро и словно беззвучно, словно все звуки разом погасли. Женька все еще тянул свой «калаш» и уже понимал, что не успеет, все, амба…
Именно тогда между ним и вражеским солдатом возникла фигура в знакомой броне. Именно она приняла на себя предназначенную ему очередь. Почти в упор, расстояние — считаные метры. С такого расстояния — ни одна броня не выдержит!
Скорее почувствовал, не подумал, подумать бы не успел…
Хлопки выстрелов отбросили Алешку к стене. И Евгений теперь тоже начал стрелять, хлестал перед собой сплошной, непрекращающейся очередью, зигзагом огненных вспышек, словно палец окаменел на спусковой кнопке.
Хотя не попал, наверное, никуда не попал, штатовец как–то сразу ушел с линии огня…
Главное не в этом, главное — дорогие, драгоценные мгновения! Вязкость ушла, оцепенение растаяло, он рванулся назад, выскочил… нет, вывалился из бункера в длинный проход. Не глядя, долбанул локтем по запирающей кнопке.
Створки бронированного люка захлопнулись, и Осин еще успел удивиться дробному стуку с той стороны, словно кто–то бросил ему вдогонку горсть камешков. Хотя какие камешки, просто стреляли вслед…
Люк–переборка — преграда ненадежная, конечно. Штатовцам она — на две–три минуты, потом вышибут направленным взрывом, понимал Женька. Но больше ему не надо, ему почти ничего не надо — добежать за считаные секунды, зафиксировать себя в кресле и нажать на пуск…
Вот так, а вот и она, родная, катапульта ТК–48М… Танковая!
Взрыв, вышибающий люк, он вроде бы успел услышать.
Эх, Алешка…
Потом катапульта выстрелила. Перегрузка мгновенно оглоушила Женю до режущей черноты перед глазами.
* * *
Эх, Алешка, Алешка…
Это первое, что подумал Осин, когда пришел в себя на земле. Словно мысль продолжилась ровно с того момента, на котором прервалась.
«Опять потерял сознание? Ну а кто бы его не потерял? Когда тобою стреляют, как миной–лягушкой? Стреляют и стреляют без перерыва… Как будто уже традиция сложилась в укрепрайоне, веселый народный обычай — чпок под задницу, и полетел Женя–Женечка кверху каком! Сопли веером, уши парусами… Глянь, хлопцы, глянь, как хорошо пошел энтим разом их благородие…»
«Да, Алешка!» — снова вспомнил сотник. И почему именно такие, зеленые, желторотые, гибнут первыми? Как раз им, казалось бы, жить да жить… Постигать, радоваться, взрослеть, детишек делать с такими же дурочками… А им судьба — свинцовый подарок в первую очередь… Судьба…
Яйцо–катапульта, как положено, исправно раскрылось при ударе о землю, но Женя никак не мог выбраться. Таращился на обычные универсальные защелки и все не мог сообразить, как потянуть — слева направо или справа налево? Словно первый раз видел…
«Самое смешное, что их и так, и так можно», — вспомнил наконец он.
«Однако, Евгений Батькович… Не слишком ли много перегрузок на одно рыло? Пора бы заканчивать с аварийным катапультированием. На ближайшее время — точно заканчивать! Пока внутренние органы не полезли наружу. Скажем, через физиологические отверстия…»
— А ведь неприглядное зрелище, совсем неприглядное, когда изо всех щелей — внутренние органы! — вдруг сказал Женька сам себе.
Или — попытался сказать?
«А что, неправда? Ему ли, танкисту, не знать, что в человеке гораздо больше дерьма, чем он сам о себе думает? Когда давишь гусеницами или накрываешь гравиподушкой — что вылезает?» — думал Осин, почему–то не в силах расстаться с этой неаппетитной темой. Правильно, одно говно прет! Хоть нос затыкай, если гермошлем приоткрыт… Когда давишь людей, потом кажется — везде говно… Человек — гной еси и кал еси — не танкистом ли сказано?
А к чему это он? С чего бы его вдруг заклинило на испражнениях? Ах да! Легкое помутнение сознания. Контузия, наверное. Своего рода небольшая компенсация от чрезмерного увлечения аварийным катапультированием…