Во–вторых… Даже не знаю, что сказать… Предчувствие? Словно есть какое–то скрытое напряжение во всей этой мирной картине…
Или — придираюсь? Дую на воду, обжегшись горючей смесью? — соображал я, в очередной раз разглядывая ракетодром.
* * *
Мы наблюдали уже пятый час. Обнаружили его еще засветло и держались на понятном отдалении, маскируясь среди кустистой, разлапистой растительности горных склонов. Наша «умная» броня, если включить программу «хамелеон», сама подбирает цвет под рельеф, в ней легко маскироваться…
По мере того как темнело, мы потихонечку подбирались все ближе и ближе.
Нет, здесь никто не спешил и не суетился. За все время наблюдения по полю прошли два техника в темных комбинезонах, неторопливо о чем–то болтая, и прокатилась на велосипеде сдобная блондинистая особа в легкомысленном розовом сарафанчике. Особа отличалась пышной грудью и рельефной монументальностью нижней части. Мы все внимательно наблюдали за ее ягодицами, упруго перекатывающимися при вращении педалей. Все–таки, при соответствующих женских формах, велосипед — удивительно сексуальная часть туалета…
Через шлемофон я слышал, как Рваный неподалеку от меня восхищенно причмокивал, явно настроив оптику на максимум. Лесбиянка Капуста сладострастно прошипела в микрофон, как бы она с удовольствием «впарила ей со всей дури».
Что и как — лучше не пытаться представить! — подумал я в ответ.
Рваный тем временем сочувственно закрякал, а моя красавица Щука пренебрежительно хмыкнула. Я так и не понял, относилось ли это пренебрежение к лесбийской любви или к чрезмерным формам блондинки.
Потом на крыльцо одного из домиков вышел чубатый парень нарочито казацкого вида — в фуражке на затылке, распахнутой на груди гимнастерке и синих штанах с красными лампасами, заправленных в сапоги. В руках он держал гармошку.
Казак потоптался немного, уселся прямо на крыльце и минут двадцать истязал инструмент жалобными аккордами, никак не складывавшимися в удобоваримую мелодию. Потом вместе со своей гармошкой убрался внутрь.
Вот и все передвижение личного состава…
Когда окончательно стемнело и мы перешли на ночное видение, рассматривать вообще стало некого, даже на предмет любования ягодицами…
Сканеры показали, что в зданиях находятся шесть человек и еще двое — где–то в глубине ангаров. Их перемещения, видел я на дисплее, случались крайне редко, происходили по небольшим радиусам и вполне вписывались в категорию «ночных хождений по физиологическим надобностям».
Кто же вчера отсюда летал? Такое впечатление, что отсюда давно уже никто не летает, со времен первопроходцев…
Или — опять придираюсь? Просто обслуга отправила почти все наличные посудины и теперь предается приятному безделью… Но почему нужно было ставить ракетодром именно здесь, в горах, расчищать площадку явно немалыми усилиями, когда равнин и плоскогорий на этой планете, как пустых бутылок на кухне заматеревшего холостяка?! — вот чего я никак не мог понять…
А все непонятное настораживает — этот тезис не я придумал, и не мне его опровергать… Отвратительное все–таки ощущение, что–то чувствовать и не понимать, в чем тут дело… Вполне спокойный ракетодромчик… С какой стороны ни посмотри — ничего тревожного, настолько спокойный, что аж противно, аж скулы сводит от одного взгляда на эту штатскую идиллию…
— Командир, я уже засыпать начинаю, — напомнила о себе Капуста.
— Действительно, Кир, чего ждем? — поддакнул ей Цезарь. — По–моему, тут все понятно, и ничего нового мы не увидим…
— А тут такая женщина… С такой жопой… — мечтательно присвистнул Рваный. — Просто монумент отцам–основателям, а не жопа! Вот уж я бы с ней познакомился… Разика два или, например, три–четыре…
Что ж, их мнение понятно! Устами младенцев глаголет истина, а устами большинства — здравый смысл…
Нет, я сам не знал, что со мной, откуда такая неожиданная робость, и это меня настораживало. Но, честное слово, будь моя воля, я бы за пять миль обошел этот чертов ракетодром и постарался бы увести людей как можно быстрее и дальше.
Только как на это решиться? Энергии в броне — кот наплакал над разбитой банкой сметаны, кассеты для «эмок» — тоже почти на исходе, про ракеты и гранаты — и говорить не приходится…
— Жопу ты, конечно, увидел, — ехидно выговаривала Щука Рваному, — а самое главное — не заметил.
— А что может быть главнее? — искренне удивился он. — Вот разве что..
— Бывает кое–что и помимо этого! — все так же едко оборвала она. — Если у кого–то мозги стекли ниже пояса — это его проблемы, а меня, например, очень интересует этот симпатичный шаттл. На нем на орбиту можно за секунды вырваться, я знаю эту модель. Как тебе такая идея, командир? — спросила она, обращаясь уж ко мне.