Старик наклонился и вонзил острый конец камня в спину предателя.
— Умри, Дикта! Умри, Дикта! — кричал Стэприх, рыдая. И некоторые люди тоже закричали, повторяя его слова.
И не были подвергнуты каре ни в эту ночь, ни в следующую.
Как обещал, Стэприх первым прошел путем Непи, вернулся и вывел в Мир Светлого Будущего свой народ. Ноги людей были черны от пепла человеческих тел, по которому они ступали в Шахте Мертвых. А впереди расстилался новый голубой и зеленый — мир без железных стен, без Дикты. И вскоре люди забыли о нем. Только Стэприх до самой смерти гадал, почему Дикта выпустил их. Может быть тиран умер? Или задумывает новую НЕВИДАННУЮ подлость?
Шепот мертвых
ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ
На этот раз в нашей рубрике вы прочтете не публиковавшееся ранее, хранившееся в семейном архиве произведение известного русского ученого и писателя И. А. Ефремова. По форме это отрывок из книги гобийских заметок «Дорога ветров», повествующей о его палеонтологических экспедициях 1946–1948 гг., по содержанию — фантастический рассказ с острой социально-критической направленностью.
Все члены экспедиции уже спали. Только я и X[4] продолжали сидеть у догорающего костра, от которого остались лишь золотистые уголья, присыпанные белым пеплом саксаула. Черная масса Нэмэгэту громоздилась над нами, упираясь в звездное небо.
Мимо стороной прошел Богуш. Я проводил его худую сутулую фигуру взглядом. Когда она исчезла в темноте, спросил X.:
— Куда он так поздно?
— Куда! Куда каждую ночь ходит — на раскоп!
— Зачем?!
— Не знаю… Но думаю затем, что у него не все дома. — X. покрутил пальцем у виска, схватил ветку и бросил на угли, которые не могли уже зажечь ее.
Я посмотрел на него: лицо X. хранило нервно-недоброжелательный тон его слов. Поглядел во тьму — туда, где скрылся Богуш, и отпил из жестяной кружки крепкого сладкого чаю.
— Вы бы, Иван Антоныч, видели, что он там вытворяет, удивились бы. Вам, как руководителю экспедиции, следовало бы знать. Володенька ведь у нас не простой — с 58-й статьей. 10 лет дали, через 8 вышел, потому что во-о! — X. снова покрутил пальцем у виска.
— Я знаю, А. П., знаю. Перед отъездом меня инструктировали. У меня к нему никаких претензий нет. А у вас?..
— Нет у меня никаких претензий! Нет! — нервно и торопливо ответил X. — Только вы все же посмотрите, посмотрите, а то как бы нам… Вы его консепсию (именно так он произносил это слово) еще не знаете. — X. многозначительно помахал рукой в воздухе, но ничего больше не добавил. Впрочем, и так все было ясно.
Мне очень хотелось дать ему совет не лезть в чужие дела и заниматься своими. А то у нас один работает, а десятеро выясняют, что да как. Например, не выстукивает ли кто-нибудь на ребрах динозавра шифровку американцам или англичанам. Но я сдержался, хотя язык так и чесался. Я знал А. П. как порядочного человека, но в наше время…
— Говорили, до войны он работал со Свирским? X. кивнул.
— Да. Богуш хорошо начинал. Первый полный скелет динотерия на территории СССР, а может и Европы, не помню. А потом р-раз! и сел врагом народа.
— Угу, — поддакнул я и поднялся. — Спасибо за чай. — Последую вашему совету, схожу, погляжу, чем он там занимается.
Картина была впечатляющая: на краю раскопа, поджав к подбородку колени, обхватив ноги, сидел Богуш. Перед ним из стены кривыми когтями торчали ребра динозавра, а под ними на камешке горела свеча.
Ошеломленно смотрел я на все на это и думал, что зря грешил на А. П. Поминки на кладбище динозавров! Вот уж правда!
Некоторое время спустя Богуш, не поворачивая головы, сказал:
— Выходи! Чего прячешься?.. Кто там?! Я подошел и извинился.
— Иван Антоныч… А я думал это X. — голос Богуша помягчал. — Все крутится возле меня, вынюхивает. Вернемся, точно напишет.
— А. П. — порядочный человек.
— Все мы порядочные, — отозвался Богуш таким тоном, что я не стал с ним спорить.
— Зачем это? — спросил я. — Свечка.
— А там не только свечка, — усмехнулся Богуш, — там еще и крестик.
Я пригляделся. Действительно, в темноте я не заметил воткнутый в землю позади свечи связанный из двух веточек крест.
— Ну это вы зря, Владимир Андреич. Совсем зря. Сами на рожон лезете. Бог знает, что подумать могут. Мистика какая-то или знак. Приказывать не стану, но лучше вы прекратите это.
— А как с совестью быть?..
— Не могу сказать, потому что не знаю, о чем вы.
— Да-а… конечно… — протянул Богуш задумчиво. Закурил торопливо папиросу, жадно затянулся дважды, подул на огонек.
— Я знаю вас, Иван Антоныч, как человека абсолютно честного.
— И что дальше?
— Вот думаю. Мудро придумано, что человек не знает своего будущего. Знали бы все ТЕ — из прошлого века: наши милые декабристы, разночинцы, народовольцы и прочие интеллигенты, за что они жизни кладут! Что бы они сделали? Пулю себе в лоб пустили?..
— Инквизиция в середине XX века. Господи!
— Когда-нибудь все это выйдет наружу и будет суд над живыми негодяями, а прах мертвых развеют по ветру.
Богуш внезапно ненадолго умолк. Потом, повернув ко мне лицо, сказал:
— Вы все молчите, а я всё говорю. X. вам уже изложил свою консепсию насчет того, какой я идиотик?.. Изложил. Вы и сидите — пусть, мол, высказывается. Буду знать, с каким психом имею дело.
— Ну что вы, Владимир Андреич! — воскликнул я. — Не знаю просто, что сказать.
— А что тут говорить. Инквизиция есть инквизиция. Крушение идеалов и боль замученного тела.
— Социальная профилактика это называется. Статья 58, пункт 10. КРА, АСА СЛОН.
— Что? Что?
— Это все наши судьбы, Иван Антоныч. Контрреволюционная агитация, антисоветская агитация, соловецкий лагерь особого назначения. Чего и КОГО я только не повидал. Сажают-то, Иван Антоныч, давно-о, почти с самой революции. С восемнадцатого года! Тогда уже полился поток инопартийцев: эсеров, меньшевиков, анархистов и прочих. Потом пошли офицеры. Дальше — вредители, нэпманы, кулаки и прочие сельхозники. Во время войны — немцы, окруженцы, граждане, побывавшие под немцами, бывшие военнопленные, эмигранты, всякие национальности. Широка страна моя родная: калмыки, чечены, ингуши, кабардинцы, крымские татары. Сколько еще всяких других было! Бог мой! — Богуш махнул рукой. — Всех за ночь не назовешь. Так-то, Иван Антоныч.
Я не ответил, глядел на пламя свечи, почти не колеблющееся в тихой ночи.
«Почему возле раскопа? — думал я. — Там смерть, здесь кладбище. Поэтому?..»
Я готов был поверить в несправедливость, но не в такую безжалостную, вселенскую, какую рисовал Богуш. И сказал:
— Владимир Андреевич! Вы ведь видели только отдельных людей. Людей озлобленных наказанием, среди которых много (я не посмел сказать «большинство») настоящих врагов народа. А делаете обобщения — потоки! Для этого же надо иметь факты!
— Эх, Иван Антоныч! — Богуш закачал головой. Я не видел его глаз, но по тону чувствовал, что он глядит на меня, как на неразумное дитя. Я нащупал на земле камешек и швырнул его вбок.
— Есть вещи достовернее статистики. Поглядели бы в глаза замученному, которому кастетом повыбивали все зубы, и он не может есть, потому что осколки иглами торчат, режут язык! А врача нет, и он плачет и пилит рашпилем свои живые зубы, чтобы хоть корешками перетирать пищу и не помереть с голоду.
— Да, да! Не смотрите так! Это было, было! Поглядели бы вы…
— Эх, Иван Антоныч! Если бы не эта свечка, да еще на душе так муторно сегодня. Я бы вам ни словечка. Зачем вам знать?! Живите себе, как живете — чисто, устремленно. А этот груз за ноги тянет. Забудьте, как страшный сон, иначе всю жизнь будет отравлять страхом и безысходностью. И вообще, давайте пойдем спать. А то X. чирканет потом, что у нас тут проходила тайная сходка или шпионская встреча или что-нибудь еще…
4
Человека с фамилией, начинающейся на эту букву в экспедиции 1948 г. не было. Очевидно X. означает «икс», скрывающий по вполне понятным для того страшного времени истинного собеседника — прим. ред.