Летиция сосредоточилась на экране, но не смогла оказаться внутри виртуального пространства.
— Грязные, вонючие, змеи — впервые в жизни, но сразу со знанием дела выругалась она — Мерзкие угри, отдайте мне мою эгосферу!
Отбросив попытки войти в экран Летиция озираясь вокруг чувствовала гнев. Теперь вместо фильма ей требовался любой другой предмет для умственного сосредоточения, нападения и уничтожения. Её взгляд, как шёлковый платок легко скользил по амфитеатру, по залу, по коллегам, по врачам, по военным, по креслам, по дроидам, кулинарным аппаратам, проводам, лампочкам и нигде не мог остановиться. Постепенно она сосредоточилась на реальности как таковой, и всё пространство вокруг, вдруг оказалось плоским и холодным. И ей захотелось проникнуть под эту плоскость, под черствую кожу, под внутреннюю пахнущую фиалками плёнку обыденности, туда, внутрь, туда, где бьётся сердце настоящей жизни.
И Летиции удалось почувствовать другое сердце. Это было сердце любящего человека. Она закрыла глаза и увидела возможность вывернуть своё тело наизнанку и слиться с другим вывернутым телом. Она чувствовала как в единое тело сливаются кости, сосуды, кровавая мешанина органов и физиологических жидкостей. Картина была слишком красной, слишком тёплой, напоминающей говяжий фарш, кровавую кашу. И эта каша была символом полного утоления желаний. Тело Летиции в этом кровавом месиве было одним из двух компонентов. И когда образы полностью покорили сознания, и она всем телом ощутила прилив адреналина перед её взором нос к носу возникло лицо Лады.
Летиция от страха открыла глаза, но Лада всё также внимательно смотрела на неё. От сударыни пахло фиалками, глаза горели страстным, небесным огнём.
— Мы должны перейти море — сказала она.
— Зачем?
— Мы должны перейти море, чтобы остаться в тишине — сказала Лада и исчезла.
Летиция ощутила мощный прилив энергии. У этой энергии был привкус пота и крови. По спине лисёнка пробежали мурашки, словно она впервые в жизни, будучи подростком предпочла ванильному мороженому, говяжий, переперченный бифштекс.
Обретя силу Летиция не могла позволить себе быть в одиночестве. Словно хищник она бесцельно побрела между людьми, повторяя одни и те же простые слова, рождённые безусловно в её душе:
— Мы должны перейти море, чтобы остаться в тишине.
— Мы должны перейти море, чтобы остаться в тишине.
Лисёнок хотела запомнить эти слова. Запомнить их произнесёнными Ладой, её спокойным фиалковым голосом:
— Мы должны перейти море, чтобы остаться в тишине.
Летиция так и брела по залу, между садовниками и хороводоводоведами, пока не услышала печальный диалог двух испуганных юношей, Рене и Грега. Летиции не составило труда присоединится к их разговору.
Рене ныл и канючил, Грег угрюмо отвечал. Так ребята спасались от горя.
— Это ужасьненько… Катастрофичненько… После такого оглушительного провала я больше не хочу заниматься наукой… — глотая сопельки повторял Рене — Печальненько… Злополучненько… Ужасьненько… Совсем не хочу видеть науку… Совсем, совсем не хочу. Ещё два три таких эксперимента и мы расколем планету. И ради чего? Грег ты понял что мы исследовали?
— Вроде бы сухую глину.
— А зачем?
— Не помню… Директор обещал веселье, но мне совсем не весело.
— И мне тоже.
— Ребята вам и не должно быть весело — сказала Летиция — Гибель людей это трагедия. Ваши переживания и слёзы будут включены в уровень социального покоя. Когда вы вновь будите свободны в принятии решений, то вас сразу допустят к следующей ступени личностного роста. И если так вам угодно, то конечно, больше никакой науки.
— Соблазнительненько… Я мечтаю быть погонщиком страусов. Или может быть создателем новой упаковки для авокадо. Гре как ты думаешь миру нужна упаковка для фруктов? Новёхонькая… Такая чтобы плод оставался мягким, но не перезрелым хотя бы четырьненька днянька…
— Такая упаковка нужна — ответил Грегорри. Он дремал и поэтому говорил сиплым голосом.
— Страусы, вы так далеки от меня… А авокадо близенько…
— Создание упаковки это тоже научная работа.
— Страусы, страусы! Милые страусы, бегите ко мне! Скоро мы встретимся, где-нибудь в саванненьке. Под золотым испанским солнценьком… а авокадо пусть дальше гниёт в тарелочкаках…
— Научная работа не всегда связана с трупами — сказала Летиция.
— Мы не имеем никакого отношения к этому тупому эксперименту — воскликнул Рене, резко бросив канючить и кривляться — Я не дурак! Я знаю что ты хочешь всё узнать про нашу работу. Так вот что я тебе скажу Литя, мы работали всего три раза, и выполнили лишь одно задание! Три раза, одно задание! Три, одно! Понятно?
— Рен успокойся! — сказал Грегорри — Литя, извини Рена. Он говорит то, чему его научил с-дроид. Сам он не умеет отвечать на вопросы. Мы подготовились заранее отвечать по поводу нашей научной группы, но ты первая кто нас хоть о чём-то спросила. Рен волнуется, сама понимаешь, первая попытка говорить своими словами, волнительный момент.
— Я понимаю — сказала Летиция — Не волнуйтесь ребята у вас хорошо получается и говорить, и слушать. Но вообще это странно что вам совсем никто не задавал вопросов…
— Всем всё равно — сказал Грег — видимо эгосфера сама всё знает. Наши показания не нужны.
— А ведь мы единственные кто выжил из группы, из группопопочки…
— Рене успокойся — сказал Грегорри — Твоё нытье хуже всего. Тем более только благодаря тебе мы оказались здесь, на краю бездны.
— Это почему?
— Ну освежи память! Ведь именно ты первый начал заниматься наукой, ещё в школе. Помнишь, как в шестом классе, ты прорастил горошину в левой ноздре? вот тото же.
Ренессанс зажмурился от удовольствия: — Я помню Гре, всё помню, и это была замечательная, умопомрачительная идея! С этим шариком душистого горошка я сделал важное открытие! Горошины любит сопли. Ах, жалко что кроме нас об этом никто не знает. Но я надеюсь знание само найдёт путь к развитию!
— А помнишь твои эксперименты с жужжалками? ведь тогда ты тоже рисковал жизнью…
— О да! — Ренессанс расцвёл и зарумянился словно молодая невеста — Я проглотил осу и шмеля. Какие же удивительные ощущения я испытывал когда они жужжали в моём животе. Жужжали! Понимаешь, Литя? В моём желудке жужжала оса, а потом ещё и шмель. Именно тогда я решил связать себя с наукой и потом мы оказались здесь. Гре абсолютно прав.
— О, да… Я прав… — сказал Грег сонным голосом — Ты Рен всегда был умным. Придумай ещё что-нибудь и тогда наш уровень социального покоя взметнётся до небес…
— Зачем ты это делал? — воскликнула Летиция, которая с увлечением слушала диалог — Оса могла ужалить слизистую!
— Она и ужалила. Несколько раз. И шмель тоже.
— Ужас… — сказала Летиция.
Повисло неловкое молчание. Ребята смотрели на девушку, девушка смотрела на них. Они втроём были ровесниками словно слепленными из одного теста, бездетными, рано покинувшими свои агроэдемы. Только Летиция смотрела на юношей как на маленьких милых котят, а юноши смотрели на девушку, робко как котята косятся на гусыню. Котята хищники, гусыня добыча. Вкусная добыча, большая добыча, с крыльями, с лапами и клювом размером с голову мамы.
— Так вы, получается, были в научной группе Лады? — спросила Летиция после натянутой паузы — Чем занимались?
— Рен же уже всё сказал — пробурчал Грег — нам нечего добавить…
— Мне лень повторять… — мотнул головой Рене — Лить глянь потом сама, в эгосфере… Пересматривай… Я был хорош!
— Точно нечего добавить?! — строго сказала Летиция, и сама удивилась властности своего голоса — Почему тогда произошёл взрыв? Разве сухая глина может детонировать?
— Может конечно — насупился Грег — Мы с Реном это сами выяснили. У нас есть доказательства…
Ребята послушно порылись в складках своих одеяний и выудили несколько кусочков горелого картона.
— Вот эта глина хорошо горит — сказал Грег.
— А раз горит, то может и взрываться — добавил Рене — Лада не верила, а гляди-ка кто оказался прав. Мы были правы! Глина и горит и взрывается!