А если войти в дверь, в небольшой темный тамбур, то можно прочитать на двери направо — «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСПОДИН ФЕДОРЧУКОВ», на двери налево — «СОПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСПОДИН ЛУПИЛИН».
Праздник Беловежской пущи отмечали вместе с Екатериной Ивановной Поляковой, когда, уже после двенадцати, она вернулась из кино. Снова читал Поляковой стихи из № 11 или № 12, если все эти номера, конечно, выйдут.
Ну, вот и все. Окончился сезон.
Ракеты с предосенней тишиной,
Пронзая истончившийся озон,
Летят над остывающей Землей…
На космодромах тихо и светло,
А мы торопимся назад…
Там наши предки за столом
Давно уж ожидают нас.
Приватизационный комитет налаживает работу.
Появились первые жильцы…
А сегодня у нас в квартире снял комнату коммерсант Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин.
По паспорту он грузинский еврей, двадцати восьми лет от роду, но раньше, как он объяснил на кухне Екатерине Тихоновне Федорчуковой, был Афанасием Никитичем Туликовым и работал в колхозе, пока его не послали за запчастями в Рельсовск.
— Так вы з Рильсовщины! — радостно воскликнула Екатерина Тихоновна. — А мой там предриком працевал. Не чули? Федорчуки прозвище!
— Кто ж в Рельсовске Федорчуков не чул! — ответил Давид Эдуардович, с интересом глядя на Екатерину Тихоновну. — Очень это известная фамилия в Рельсовске.
Замечу попутно, что я вполне понимаю интерес, проявленный Давидом Эдуардовичем к Екатерине Тихоновне.
Екатерина Тихоновна Федорчукова и в самом деле весьма интересная особа. Не такая, разумеется, как Екатерина Ивановна Полякова, но тоже ничего. Очень симпатичные у нее на верхней губе черные усики.
— Ну, а в жиды-то? — спросила Екатерина Тихоновна. — В жиды-то вас, Давид Эдуардович, как угораздило?
В ответ она (и я вместе с нею) услышала поразительную историю.
Когда закончились командировочные, Туликову пришлось устроиться в Рельсовске в кооперативный ларек торговать огурцами. Однако уже к вечеру второго дня выяснилось, что гири в ларьке подпиленные, огурцы краденые, а кооператива, в который Афанасий Никитич устроился, вообще не существует.
Из тюрьмы Туликова освободил начальник рельсовской милиции Петр Николаевич Исправников. Они условились, что Туликов оформит на свой несуществующий кооператив ссуду в банке на два миллиона рублей, один из которых и передаст Исправникову.
Туликов согласился, на оставшийся миллион приобрел себе новый паспорт и, превратившись в грузинского еврея Выжигайло, а заодно сделавшись на двенадцать лет моложе, занялся бизнесом.
Сейчас дела коммерции привели его в наш славный город.
— Отчаянный вы человек, Давид Эдуардович! — сказала Екатерина Тихоновна, выслушав эту исповедь. — Разве можно говорить такое? Я не донесу, но люди разные есть, могут и сообщить куда следует.
И она почему-то посмотрела на меня.
— Екатерина Тихоновна! — сказал я. — Не скрою, что история Давида Эдуардовича поразила меня, но я считаю, что она порождена тоталитарным прошлым нашей Родины. Я знаю это лучше других, потому что и сам являюсь жертвой тоталитаризма! Между прочим, с этим тоталитарным прошлым я боролся на баррикадах.
Как ни странно, Давид Эдуардович не придал никакого значения моим словам.
— Никакого риска в том нет, уважаемая Екатерина Тихоновна, — хладнокровно сказал он. — Дело в том, что страна, где произошло упомянутое мною событие, страна, подданным которой я являюсь, и страна, в которой я проживаю, чрезвычайно враждебно настроены по отношению друг к другу, и даже если бы я захотел понести наказание, мне всё равно не удалось бы сделать это. И это, должен заметить, уважаемая Екатерина Тихоновна, отравляет мою настоящую жизнь, поскольку я ощущаю себя как супруг, которого покинула любимая им супруга.
— Бедный вы, бедный, — сказала Екатерина Тихоновна и заплакала. — Какой же вы бедный, Давид Эдуардович! Сколько же времени вы так бедуете?
Давид Эдуардович, целуя руку Екатерины Тихоновны, сказал, что все годы перестройки пролетели для него так же незаметно, как раньше пролетали пятнадцать суток.
Я же, наблюдая за этой сценой, подумал о том, какая все-таки интересная и по-гусарски красивая жизнь у этих грузинских евреев.
Еще я подумал, а что, если Давид Эдуардович — незаконнорожденный сын Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе?
Похоже, что это так.
Красно-коричневые.
Все чаще слышу эти слова и уже во второй раз применительно к себе. Сегодня красно-коричневым меня назвал редактор журнала, куда я заходил узнать про стихи в № 11 или № 12.