— Слушай, Ванек… — богобоязненно спросил он. — Может, его задавить лучше, чтобы в грех не вводил?
— Не гони, Петро, — остановил его Иван Гаврилович, задумавшись. — Не гони. Мне кажется, Федя, я догоняю тебя. Есть в этом зерно, ей-Богу, есть. Ай да Федька! Ай да сукин сын! Ты ведь и в самом деле пернул, зараза!
Тут же он потребовал, чтобы Евгений Иудкин взял лист бумаги и записал, кого можно назначить евреем.
Первым в этот список Иван Гаврилович велел записать самого Федора Михайловича.
— Ты умный, Федя! — сказал он. — Такого ни один природный еврей придумать не смог бы. Потом, Иудкин, меня пиши. Я богатый сильно. Русские такими богатыми не бывают.
— И меня тоже пиши в евреи! — потребовал Исправников. — Я антисемитов с детства переносить не мог.
— Пиши и Петруху, — согласился еврей Громыхалов.
Список быстро рос, а когда слух о составлении его распространился по городу, то от желающих записаться в евреи вообще не стало отбоя.
Пришел дилер Носов и попросил, чтобы поменяли ему фамилию на Шнобелев.
— Я же всегда Шнобелевым и был! — признался он.
И тогда Иван Гаврилович Громыхалов предложил подвести черту.
— Этак и в русские записывать некого будет, — сказал он. — Ишь, сколько нас, расплодилось, пока переписи не было. Кто, интересно, работать будет, если все в явреи запишутся?
— А как же я? — обиженно вскричал Евгений Иудкин. — У меня и фамилия подходящая, и поэт я к тому же, основоположник!
— Мало ли у кого из этих русских фамилии подходящие, — сказал Петр Григорьевич Исправников. — Все равно, товарищ поэт, все в евреи не поместятся. Русским тоже свои поэты нужны.
Но главный предиктор заступился за своего имиджмейкера.
— Иудкин, конечно, дефективный еврей, но, с другой стороны, как же я без него? Знаешь, Иудкин, мы шабесгоем тебя запишем.
— А что это такое? — удивился Иудкин.
— Ну, понимаешь, — сказал главный предиктор задумчиво. — У нас, у евреев, такой обычай есть. Нам по субботам не положено делами заниматься. А на руководящей работе бывают неотложные дела. Вот и приходится нанимать какого-нибудь шабесгоя, чтобы он их делал.
На этом и завершилась историческая ликвидация Первого и Второго исчезновения.
И напрасно бушевал Яков Абрамович Макаронкин, требуя, чтобы его тоже записали в евреи.
— Человече, — вздохнув, сказал ему мыслитель Федя. — На хрена беспокоишься ты? На хрена тебе в евреи лезть? Неужели вечно жить собираешься? Не хлопочи напрасно. Жизнь — коротка. Смирись и о душе думай, как и положено вам, русским…
ДЕВЯТОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Список рельсовских евреев был вывешен во всех общественных местах, дабы знали рельсовцы, кто теперь есть кто, и не смели по незнанию своему нарушить только что принятый закон об особом иммунитете лиц еврейской национальности.
Но — увы! — хотя большинство рельсовцев с пониманием отнеслось к реформе и окружило вновь назначенных евреев горячей любовью и почитанием, нашлись и такие, которым не по нраву пришлись перемены.
Но что можно сказать на это?
Разве только задать вопрос, а возможно ли вообще такое общественное устроение, которое нравилось бы всем. Человечество имеет тут колоссальный опыт, оно перепробовало, как мы знаем, первобытный коммунизм и рабовладение, феодализм и капитализм, социализм и перестройку, но всегда находились недовольные, всегда появлялись критики и оппозиционеры.
Я знаю это и по своему опыту.
В квартире, где я проживал, в городе на Неве, на моих глазах сменилось несколько общественных формаций.
Особенно запомнился мне проживавший в квартире депутат Векшин. Он умудрился побывать в законодательной власти во время перехода от социализма к рабовладению и чуть было не стал главным владельцем квартиры, но был, в результате, обращен в бесправное состояние, когда наступила эпоха рабовладения. Любопытно то, что ни в одну из эпох, ни будучи депутатом, ни будучи рабом, господин Векшин не ощущал себя достаточно счастливым и успокоенным.
Я помню, как тяжело переживал за депутата Векшина Дважды герой Вселенского Союза, поэт Федор Михайлович Шадрунков. Он писал в Комитеты защиты прав домашних рабов и животных, он устраивал демонстрации у себя в комнате, он подавал петиции с требованием улучшить содержание депутата Векшина, и многое, очень многое делалось в этом направлении, но депутат и этим был недоволен.
Так что надо ли удивляться, что нашлись критики и у реформы, произведенной Федором Михайловичем Любимовым.