— Это не я! — закричал он из-под стола. — Это она! Полякова!
— Что Полякова? — заинтересованно спросил Петр Созонтович.
— Это она меня подговорила приватизировать вашу квартиру!
— Т-так, — сказал Петр Созонтович и внимательно посмотрел на Полякову.
— Он врет! — закричала Полякова слишком громко и торопливо, чтобы ее восклицание могло быть правдой.
— Я вру? — закричал Векшин. — А кто Выжигайлу охмурял, чтобы он денег дал? А в мэрии ты сказала, что здесь еще люди живут?!
— Трус! — заорала в ответ Полякова. — Слизняк!
Не хочу далее описывать эту тягостную сцену, из которой со всей очевидностью явствовало, что Полякова не теряла времени в этом году.
Получив ссуду от господина Выжигайло, она через Векшина заплатила взятку в мэрии, и там оформили на ее имя приватизированную квартиру. Взамен Полякова должна была, нарушив долг супружества, выйти замуж за Векшина, а Выжигайле сдать в аренду пять комнат сроком на сорок лет под офис и склад.
Допрос, из которого всё выяснилось, длился долго, но Векшина больше не били, и он, вытер с лица кровь, приосанился и вновь приобрел, хотя и побитый, но все-таки депутатский вид.
— Сейчас уже поздно что-либо менять, — сказал он. — Вам, мужики, придется подыскать другое жилье.
И снова Петр Созонтович так посмотрел на него, что я уже испугался, состоится ли наш совместный полет на Юпитер.
Однако Петр Созонтович сдержался.
Он накинул на плечи пиджак и объявил, что последние события вынуждают его, как главу администрации, ввести во вверенной квартире чрезвычайное положение.
Векшина и Полякову он арестовывает.
— Не имеете права! — взволнованно закричал Векшин, и нос его вспотел от испуга. — Я депутат, я — лицо неприкосновенное!
Испугавшись, что Петр Созонтович вновь начнет избивать его, я решил разрядить обстановку и сказал, что, как человек, защищавший демократию на баррикадах в августе минувшего года, считаю возможным нарушение депутатского иммунитета в особых случаях.
— Вопрос в том, — сказал я, — является ли этот случай особым?
— Разумеется, случай особый! — вскричал Абрам Григорьевич Лупилин. — Чего вы говорите, молодой человек?! Какой же это еще случай, если по воле этой парочки мне негде будет жить?!
Петр Созонтович беспристрастно слушал наш разговор, а потом взял Векшина за шиворот.
— Пошли, — сказал он. — С этой стервой мы и без тебя разберемся. А таких депутатов, как ты, я, когда председателем исполкома работал, не только во множественном числе, но и разных падежах видел.
И он вывел Векшина в коридор.
Однако пока он запирал чулан, Полякова воспользовалась ситуацией и ускользнула в свою комнату, где и закрылась.
И напрасно Петр Созонтович уговаривал ее отдаться в руки властям добровольно, а иначе хуже будет.
Полякова дерзко отвечала ему:
— Очень надо тебе отдаваться, ты и денег таких не держал в руках, за которые я отдамся тебе!
Видя, что подобные высказывания Поляковой подрывают его авторитет, Петр Созонтович отступился.
Отдав мне указание нести охрану камеры Поляковой, он удалился в «Приватизационный комитет», чтобы провести там заседание с Абрамом Григорьевичем.
— Смотрите в оба, молодой человек! — скрываясь за дверью комитета, сказал Лупилин.
— Ладно! — сказал я. — Посмотрю.
И тут же услышал голос Поляковой:
— Это ты, Феденька, охраняешь меня?
— Вообще-то, я, — подумав, ответил я.
— Хочешь зайти ко мне? — спросила Полякова. — Я открою тебе.
И я услышал, как она отодвигает щеколду.
— Нет! — ответил я. — Я не имею права открывать дверь. Идет заседание комитета, оно и решит вашу, Екатерина Ивановна, судьбу.
— Но мне скучно тут одной без тебя, Феденька! — жалобно проговорила Полякова. — А потом ты что, позабыл разве, что я твоя жена? Ты собираешься исполнять свои супружеские обязанности?
— Не сейчас! — сказал я. — Всему свое время. Время исполнять супружеские обязанности и время сидеть в тюрьме.
— Но я хочу сейчас! Как ты не понимаешь этого?!
— А ты, Полякова, тоже не понимаешь и никогда не хотела понять, что если бы философия Духа стала бы философией не только Знания, но и Дела, тогда через разумное познание мы смогли бы управлять физиологическими процессами.
— Ты жуткий дурак, Федька! — сказала Полякова.
— Если и дурак, то не я, а Н. Ф. Федоров, — ответил я. — Это он открыл, что внутреннее сближение начинается в мысли.
— Это тот Н. Ф. Федоров, который из восьмой квартиры?
Я не стал отвечать на этот вопрос, потому что никогда не надо отвечать, когда над тобою насмехаются. Полякова прекрасно знала, что я говорю о Н. Ф. Федорове не из восьмой квартиры, а о Н. Ф. Федорове из секретной комнаты, в которой инопланетяне оставляют мне гуманитарную помощь.