Недавно мне показали обращение, адресованное Борису Николаевичу Ельцину:
«Борис Николаевич!
Скажите, когда вы начали работать на ЦРУ?
Вы один сделали для США и стран НАТО значительно больше, чем все их армии за три последних столетия. Вы совершили то, что не удалось ни Наполеону, ни Гитлеру. Казалось, это невозможно, но вам удалось. Вы сокрушили нашу державу. Вы сумели поставить Россию на колени.
Когда я вижу на экране телевизора ваше искривившееся от вранья лицо, ваши заплывшие от лжи глаза, я думаю, что вы не человек…
Я знаю, немало для разрушения страны сделал и Горбачев.
Но ведь он — Нобелевский лауреат. В конце концов, он — почетный немец… Вы же действовали совершенно бескорыстно, хотя по сравнению с вами Горбачев выглядит почти другом России.
Откуда в вас, Борис Николаевич, такая исступленная ненависть к России, к русским?
Мы знаем, что Бог хранит Россию…
В декабре сорок первого немецким танкам была открыта дорога на Москву, но ее заслонили всего двадцать шесть солдат. Всего несколько метров не удалось дойти немцам до Волги в сорок втором.
Бог пытался спасти Россию и сейчас…
Вы, Борис Николаевич, падали с моста в реку, но не потонули. Вы попадали в автомобильные и авиакатастрофы, но вы не погибли. Высшие силы не могли совладать с вами, и значит, вы не человек… Со всей ответственностью я определенно утверждаю это!».
Это письмо принес ко мне поэт Федор Шадрунков.
Сам он воспитанник Н. Ф. Федорова и в текущей политике борьбы вампиров и упырей за власть в нашей стране совершенно не разбирается. Письмо ему, как он сказал, дал социолог С.
Шадрунков спросил у меня, что ему делать с этим письмом. Послать в Кремль по почте или воспользоваться спецканалами, предназначенными для чекистов демократии.
Прочитав письмо, я сказал Шадрункову, что отвечу на него сам, незачем беспокоить Бориса Николаевича такими пустяками.
Приступив к составлению ответа, я сравнительно легко отмел утверждение, что Борис Николаевич — агент ЦРУ. Борис Николаевич — упырь, а это значит. Как вы думаете, что это значит, Федор Михайлович?
— А что это значит? — спросил Шадрунков.
— Это значит, уважаемый Федор Николаевич, что нашего любимого Бориса Николаевича, как Олега Пеньковского, не купишь.
Поэт вынужден был признать мою правоту.
Столь же решительно я согласился с тем, что Борис Николаевич — не человек.
— Да, — согласился со мною поэт. — Если Борис Николаевич упырь, то он — не человек. Это несомненно. Упырь не может быть человеком.
Эта часть ответа далась нам без труда, но вот вопрос: «Откуда в вас, Борис Николаевич, такая исступленная ненависть к России, к русским?» — заставил задуматься.
— Действительно, откуда? — спросил я.
— И ведь ненависть к России поразила не только Ельцина, не только его семью, но и верного слугу семьи — господина Чубайса, — сказал поэт Шадрунков. — Откуда, из каких миров занесена эта ненависть? И на благо общему делу занесена она или во вред?
И сколько мы ни думали, так и не смогли найти ответа на этот вопрос. Вы не поверите, но я, посвятивший, можно сказать, всю свою жизнь изучению биографии этого выдающегося деятеля коммунистического и демократического движения, честное слово, не понимаю, зачем он так страдал, так боролся, чтобы уничтожить именно Россию…
— Ну, уничтожил… — снова и снова повторял я. — Это у него хорошо получилось… Но зачем? Ему-то что это даст? Какой в этом смысл? В чем заключена сокровенная идея?
— Да-да! — говорил Шадрунков. — В чем идея? Ведь нелепо же выдающегося деятеля коммунистического и демократического движения Бориса Николаевича Ельцина представлять в образе испорченного ребенка, который знает только игру и ничего выше игры себе представить не может. Тогда он был бы, как говорил Н. Ф. Федоров, не отцом демократических чекистов, а каким-то, простите за выражение, Ницше.
У меня всегда вызывало досаду, что поэт Федор Михайлович Шадрунков так мало читает книг, а если и читает, то не те, которые читать нужнее всего.
Слушая его примитивные рассуждения, дескать, нося в себе задаток мира, человек, или — так точнее будет! — смертный, не гарантирован от падения, от забвения своей смертности и от обращения своей деятельности в разрушительную, я не сумел сдержать досаду.
— О, нет-нет! — воскликнул я. — Все во мне восстает против этой убогой, суженной до пространства галактики мысли!
Шадрунков обиделся и за галактику, и за своего учителя Н. Ф. Федорова и сказал, что вычеркивает меня из списка экипажа.