Нехорошо завидовать.
Просто надо понять, что теперь, если человек оказался умнее тебя (это я тебе говорю, Рудольф!), он и жить будет лучше тебя. Надо жить, мой друг Рудольф, а не завидовать… Нужно примириться, что все богатства этой, как ты говоришь, страны оказались в руках лучших людей. И не просто примириться, а возрадоваться!
Только на этом пути можно достичь общественного согласия.
Ну, а если тебя и это не убеждает, Рудольф, то вспомни печальный опыт полета, в который отправились полковник Федорчуков и Екатерина I Полякова.
Нет! Тут есть с чего посмеяться, как говорил майор Лупилин.
Когда я вспоминаю, как упрекал Бориса Николаевича Ельцина за нерешительность, я сознаю, что был глубоко не прав.
Господин Ельцин был, есть и будет защитник демократических свобод и прав человека во всем мире и особенно в этой, как любил говорить депутат Векшин, стране.
Весь Белый дом уже опутан колючей проволокой, а люди в женских чулках на лицах перекрыли все входы и выходы.
И какие замечательные мысли высказывает в эти трудные дни наш президент!
Записал кое-какие цитаты для памяти:
«Они демократически вели себя, их надо социально защитить».
«Совесть — это противовес».
«Кто-то ведет меня сверху».
Сразу выписываю сюда и из Н. Ф. Федорова:
«Смысла в истории человеческого рода не будет, пока история, как это очевидно, не есть наше действие, не есть произведение нашего совокупного разума и воли, пока она явление бессознательное и невольное.»
Хотел порадовать своими наблюдениями Давида Эдуардовича Шеварднадзе, но когда подошел к его двери, понял, что в комнате Давид Эдуардович не один. Прислушавшись, я узнал голос Екатерины Тихоновны.
Она обсуждала с Давидом Эдуардовичем новый запой генерала Орлова. Между прочим, говорили они и обо мне.
— А этого куда? — спросила Екатерина Тихоновна.
— Найдем место…
— Но я не хочу, чтобы он, как те.
— Ну что вы, Екатерина Тихоновна. Мы же интеллигентные люди. А, кроме того, у нас есть общее дело.
Я так и не понял, что они имели в виду, но забота, которую они проявляют обо мне, тронула меня чрезвычайно.
Ведь я сирота.
Отец мой, резидент масонской разведки, погиб, когда я был еще грудным ребенком.
На всякий случай вечером, воспользовавшись тем, что и депутат Векшин, и майор Лупилин работали на кухне под руководством Екатерины II Поляковой, я зачитал мысли нашего президента и Н. Ф. Федорова и предложил жить далее, руководствуясь именно ими.
— Это чего ты предлагаешь? — спросил генерал Орлов и как-то нехорошо усмехнулся. — Может, ты тоже переворот замышляешь?
— Извините, господин генерал! — сказал я. — Но, право же, иногда вы, Григорий Иванович, рассуждаете как рядовой обыватель, а не генерал. Во-первых, это не я предлагаю, а наш президент, из рук которого, как я понимаю, вы и получили, в фигуральном смысле, свои красивые лампасы. А во-вторых, если эти мысли реализовать в повседневной практике нашего бытия, то это только укрепит существующий демократический порядок в квартире, а не разрушит его. Вдумайтесь в слова Бориса Николаевича, и вы увидите, что они применимы к каждому из присутствующих здесь! Если человек, к примеру, тот же депутат Векшин, будет вести себя демократически, мы будем социально защищать его. Пользуясь случаем, вношу предложение ограничить рабочий день майору Лупилину и депутату Векшину и вообще всем настоящим и будущим узникам двенадцатью часами. Нужно, чтобы у них оставалось время для чтения демократической прессы и бесед о положении демократии в стране.
— Ну, ты, Феденька, хватил с двенадцатью часами, — покачала головой Екатерина II Полякова. — Они и сейчас-то, если не присматривать, едва поспевают с работой справиться, а если двенадцать часов рабочий день положить, чего тогда будет. У нас новые жильцы теперь появились — охрана Давида Эдуардовича. В грязи утонем.
— Ну хорошо, — сказал я. — Пусть не двенадцать часов, пусть четырнадцать, но все равно — для отдыха и для чтения прессы обязательно нужно оставить время.
— Глупости! — сказал генерал Орлов. — У них в номере и лампочки нет, чтобы газету читать. В темноте живут.
— Это не важно, — сказал я. — Главное, чтобы у них было свободное время. Я им вслух читать буду. Я все равно в туалете газеты читаю.
В результате мои попытки смягчить положение узников приватизации увенчались полной победой.