Оказывается, на площади, где было намечено выстроить этот центр, нет даже подходящего подъезда для танков.
Нет, какое, оказывается, это коварство!!!
Это же, можно сказать, готовился выстрел из-за угла по самому Борису Николаевичу, по всем реформам!
И какой мудрый все-таки Егор Тимурович — сразу увидел всю хитроумную интригу и пресек ее.
***
Цена ваучера на бирже поднялась до 35 000 рублей.
Это целых семь килограммов колбасы.
Не слишком ли много наш Чубайс хочет отдать? Не жирно ли нам всем будет?
Объясняя инцидент, произошедший с экс-президентом США Никсоном, наш голубоватый министр Козырев рассказал телезрителям, что вот он сам, когда идет в туалет, всегда объявляет, дескать, пошел позвонить по телефону близкому другу.
Вот ведь какие удивительно-тонкие, в отличие от Никсона, манеры у нашего министра.
Кроме того, меня поразило, как мы похожи с министром Козыревым. Я ведь тоже, как и Козырев, совмещаю отправление естественных потребностей в туалете с задушевными беседами с моим другом Рудольфом Векшиным, с товарищем по партии майором Лупилиным.
Некоторые тележурналисты называют нас с Козыревым настоящими чеховскими интеллигентами, но я протестую — это неправда. Чеховским персонажам далеко до министра Козырева и до меня тоже.
И, конечно, тяжело с такими культурными манерами нам приходится. Вот на днях буквально министр Козырев рассказывал, как натовские самолеты сербов бомбят, а у самого взгляд задумчивый, такой чеховский-чеховский, а к концу интервью так даже и огорченный сделался, словно он до близкого друга дозвониться не успел.
Это неприятно, конечно, но зато какие манеры!
Но Борису Николаевичу сейчас тоже нелегко.
Вначале его Никсон огорчил, а сейчас и сам Клинтон.
Ну и в самом деле! Ведь Борис Николаевич, перед тем как парламент расстрелять, звонил Клинтону, советовался с ним, разрешения спрашивал, а Клинтон даже и звякнуть не пожелал, перед тем как начать бомбить сербов.
И я понимаю, конечно, что Клинтон — это Клинтон, а Ельцин только Ельцин и есть, но все равно нехорошо как-то получилось, если мы общим делом заниматься собираемся. Нужно было бы большую деликатность к Борису Николаевичу проявить.
Все-таки вон у него какое лицо опухшее…
Надо написать чекистам нашей демократии, что у Н. Ф. Федорова содержатся прямые предостережения на этот счет.
Да-да, это там, где про тысячелетнюю работу, которая подходит уже к концу, про обезоружение исламизма и обращение его к земледелию. Это там, где Н. Ф. Федоров спрашивает, ужели вся наша работа будет уничтожена нравственной близорукостью Запада. Там, где он задается вопросом, если эта катастрофа действительно постигнет Европу, то как отнесется к ней Америка? Останется ли она тогда, не признавая нравственной солидарности и общего дела человечества, равнодушною зрительницею катастрофы старого, отцовского света?
Нет, не ладится у Бориса Николаевича внешняя политика. Те же вопросы, что и Н. Ф. Федорова, мучат его.
От раздумий у него сильно опухло лицо и уже не вмещается в телевизионный экран.
И видно, что настроение неважное…
— Полчаса в сутки у Бориса Николаевича бывает прекрасное настроение… — сказал на это пришедший в гости Ш-С.
— Полчаса?!
— Да. Когда кровь сменят.
— Удивительная судьба, — сказал я. — Он как Брежнев. Давид Эдуардович спорил: сумеет ли Ельцин рекорд Горбачева побить и быстрее, чем Горбачев, маразматиком стать. Как ты думаешь, выиграл Давид Эдуардович пари?
— Не знаю. С упырями этими ничего не понятно. Просто страшно и все.
— Страшно? Чего страшно?
— Когда упырь издыхает, катаклизмы разные происходят. Боюсь, чтобы после Ельцина чего не началось у нас. Вон телевизор включишь, ни одного русского лица не увидишь. Одни евреи сидят.
Еще Ш-С. говорил о том, что мысли Н. Ф. Федорова не так уж абсурдны и с точки зрения теоретиков антропофагии и сангвинофилии.
Некрофилия в высших проявлениях своих, например, в древнеиндийском паскудстве, явила собою чисто религиозное действо. Древнеиндийский некрофил-паскудник в момент полового акта становится как бы мостом, соединяющим землю смертных с горними высями.
— Не так ли смутно и непонятно ощущает себя и наш глубокоуважаемый Борис Николаевич? — задал вопрос Ш-С.
В качестве ответа я прочитал ему свои новые стихи:
Когда парламент, источая зло,
Чадит, дымы пуская,
Скажи, что хочется давно
Сказать: «Я улетаю!»