Тем не менее беседа с Ш-С. и спирт «Royal», который мы пили, оставили неблагоприятное впечатление.
Проснулся с тяжелой головой и долго думал, что многие сейчас, подобно Ш-С., ругают евреев.
И это глупо и нелепо!
Ведь евреи столько всего сделали для России!
Ну, во-первых, — Февральскую революцию. Помогли сбросить ненавистную монархию. А когда русским не понравились министры-капиталисты — Октябрьскую революцию сделали.
Когда же и при социализме русским жить не понравилось, евреи для них перестройку организовали — живите, пожалуйста, назад, при капитализме.
Демократия не понравилась — снова октябрьский переворот, расстреляли, к чертям, этот парламент.
И после всего этого русские еще осмеливаются ругать евреев?!
Какого же еще рожна нам надо?
Опять приходил сегодня Ш-С. Мы сидели на кухне, слушали видных политических деятелей и пили спирт «Royal».
— Помнишь… — глядя на прислуживающего нам моего товарища по ячейке «Выбора России», майора Абрама Григорьевича Лупилина, сказал Ш-С. — Иосиф Виссарионович Сталин когда-то сказал: «Выпьем за русский народ!», имея в виду его неиссякаемое терпение.
— Помню, — сказал я.
— Я не восхищаюсь этим народом, но полагаю, что нашему Борису Николаевичу и Егору Тимуровичу тоже, возможно, понравится терпение русского народа, — сказал Ш-С. — Если русские дотерпят эту реформу до конца, Борис Николаевич и Егор Тимурович, возможно, и полюбят этот народ. Как ты считаешь?
— Возможно, — пожал я плечами. — И что же из этого следует?
— Ничего, в общем-то. Просто тогда снова, как после войны, возникнет реальная опасность для нашей демократии. Понимаешь мою мысль.
Мысль Ш-С. я уловил сразу.
Не зря же столько времени я провел над изучением труда «Пока не запел петух», а также над анализом болезни Ш-С.
Мысль, признаться, поразила меня.
Действительно, если русский народ дотерпит Ельцина до конца, возможно, Ельцин и полюбит, подобно Сталину, этот народ и отменит в награду ему демократические преобразования.
Говорят, что сейчас, пока не кончилось время «В», об этой реальной опасности, которая может подстерегать российскую демократию в будущем, еще рано думать.
Не знаю-не знаю.
Лучше-таки подумать обо всем заранее.
Ну, вот и решилось все!
Давид Эдуардович сказал, что теперь я могу подписать все необходимые бумаги и со спокойной совестью ехать в Рельсовск.
Давид Эдуардович торжественно вручил мне сегодня верительную грамоту Генерального представителя НАТО в Рельсовске, Удостоверение незаконнорожденного сына президента Эдуарда Шеварднадзе, документы на право владения трехкомнатной квартирой в Рельсовске, а также различные финансовые документы.
Все это, то и дело утирая слезы, проверяла Екатерина Тихоновна.
— А можно мне взять в Обетованную Галактику кого-нибудь из заключенных? — спросил я.
— Конечно, — сказала Екатерина Тихоновна. — Мне бы хотелось, чтобы ты меня взял, но если это трудно, не надо. Приезжай только почаще.
И заплакала.
Тем временем охранники Давида Эдуардовича привели заключенных, и я объявил им, что еду в Рельсовск готовить перелет всей Российской Федерации в Обетованную Галактику.
— Я так привязан к вам, мои друзья! — сказал я. — Желаете ли вы поехать со мною? Нам предстоит в Рельсовске воистину грандиозное дело.
— Я не могу, у меня снова штанов нет, — угрюмо сказал Векшин.
Я вздохнул, молчаливо, но искренне сочувствуя своему соратнику по августовским баррикадам.
— А ты, мой верный товарищ по ячейке «Выбора России»? — спросил я, обращаясь к майору Лупилину. — Ты, Абрам Григорьевич, поедешь со мной? Твои штаны ведь сохранились!
Абрам Григорьевич заплакал, закрывая лицо передником.
— Простите меня, ваше превосходительство! — попросил он. — Мне ли, старику, пускаться в путь неведомый и чудный. Я уж тут. Екатерина Тихоновна разрешают мне остаться жить в чулане, чтобы им прислуживать.
— Ну что ж, мой соратник по партячейке! Что ж, мой друг по августовским баррикадам! — сказал я и тоже прослезился. — Живите, как говорится, мирно. Слушайтесь Екатерину Тихоновну! Следите за мною по сообщениям газет, которых так много приносят в туалет! С Богом, друзья! Встретимся в ячейках и на баррикадах Обетованной Галактики!
Екатерина Тихоновна со слезами бросилась мне на шею и лишилась чувств.
Майор Лупилин и заключенный Векшин бережно подхватили ее на руки и, как величайшую драгоценность, понесли в комнату.
Я протянул руку новому супругу Екатерины Тихоновны.
— Прощайте, Федор Михайлович! — сказал я.