— Инфляция такая, — отвечал на это мечтательный поэт. — Дефолт. Это у нас только пятилитровый банк восьмилитровым стал. А у фаундрайзера этого, у Якова Абрамовича, слышали, целую литру слили. Теперь двухлитровый у него банк называется. Менаджмент, в общем.
— Менаджмент? — задумчиво переспросил Громыхалов. — А-а. Ну, тогда ладно. Чего же ты молчал про инфляцию? Я думал, ты просто так старух голод моришь, а раз дефолт, тогда все культурно, понимаешь ли.
Вот так, за делами, и проглядели все, — Иван Гаврилович Громыхалов не исключение! — что из города исчезают русские.
Исчезновение это совершалось хоть и не так стремительно, как исчезновение евреев, но тоже быстро, а результат оказался еще страшнее.
Вначале, как водится, исчезли с городских улиц русские буквы, магазины превратились вдруг в шопы, а дворцы культуры и клубы — в дансинги, казино и дискотеки.
И в разговорах рельсовцев все реже попадались прежние, старорусские слова.
— Эксклюзивный дистрибьютер фирмы «Яков Макаронкин», — представлялся рассерженным покупателям директор какого-нибудь «шопа».
— Отрубей бы пачечку, — оробев, просил клиент. — Или очистков картофельных пару килограммов.
— У нас теперь бартер, — снисходительно улыбался эксклюзивный дистрибьютер. — Рельсы, медь. Все конкретно. Хошь очистков купить, конвертируемую валюту неси. Мани-мани, валенок! Баксы, одним словом!
В комитетах охраны рельсы разговоры, разумеется, велись другие, но тоже для постороннего человека не вполне понятные.
— Консенсус… Импичмент. Спикер, — мелькали тут слова.
Человеку, никогда не бывавшему в Рельсовске, невозможно поверить, что, не взирая на столь явные приметы грядущего исчезновения, сами рельсовцы ничего не замечали.
Увы, это так.
И дело тут не только во всеобщей удрученности по поводу исчезновения евреев, не только в умственной хмари, мешающей замечать иностранные буквы на вывесках и непонятные слова в разговорах.
Странно, конечно, но главную роль в равнодушном привыкании горожан к новизне сыграл человек по имени Марк Кузьмич Калужников.
О! Он был истинный русский патриот.
Марк Кузьмич ходил в хромовых сапогах, рубашке-косоворотке, играл на гармони, и его знал весь Рельсовск.
К тесному знакомству с Калужниковым, опасаясь прослыть антисемитами, просвещенные горожане не стремились, но истинным патриотом признавали безоговорочно и втайне надеялись на него, как надеялись жители древнерусских городов на своих богатырей, отправленных в степь, на заставу.
Хотя и позволяли себе рельсовцы подшучивать над хромовыми сапогами Марка Кузьмича, над его косовороткой, но втайне были уверены, что пока есть Калужников, до тех пор ничего плохого с русскими не случится, а если и возникнет опасность, Марк Кузьмич в своей косоворотке, в своих хромовых сапогах встанет и посечет злодеев богатырским мечом.
Вот и в то утро, когда врасплох застигло рельсовцев страшное известие об исчезновении всех русских (об этом объявил по местному радио глава администрации Яков Абрамович Макаронкин), горожане двинулись со всех концов города к дому богатыря-патриота.
Они шли сюда, не таясь…
Во-первых, час мужества пробил на рельсовских часах, а во-вторых, коли евреев нет, значит, и антисемитов быть не может, — так рассуждали рельсовцы и безбоязненно стекались к избе народного заступника.
А здесь.
Здесь, как выстрел из-за угла, ждало их страшное известие. На стене избы русского богатыря Марка Кузьмича красовалась вывеска: «Офис Полулитрового банка Брокер Марк Калужников и К°».
Трудно, а может, и невозможно описать смятение, охватившее рельсовцев в то туманное утро.
Старожилы говорили, что такое наблюдалось в Рельсовске лишь во времена нашествия Батыя, когда к стенам города подступили орды свирепого хана.
Нестройные крики и вопли раздавались на площадях и плохо заасфальтированных улицах. Женщины уходили прятаться в сумрачную глубину оврагов, в домах плакали брошенные дети. Горе и скорбь воцарились в городе.
В многочисленных брокерских конторах и Комитетах охраны рельсы шли в те дни беспрерывные заседания. Брокеры и членкоры яростно обвиняли друг друга в разразившейся катастрофе.
— Ни одна сволочь не исчезла бы из города, если бы мы успели продать рельсы в ближнее зарубежье! — кричали они. — Пешком-то далеко не уйдешь!
— Нет! — еще яростнее возражали членкоры. — Это не есть правда. Если бы удалось достигнуть общественного консенсуса, рэкетиры сумели бы отловить всех дезертиров, невзирая на их национальность и средство транспорта. Никто не исчез бы из нашего города, столь знаменитого нашествием Батыя и приездом Бориса Николаевича Президента.