Однако меня никто не стал слушать. При одном воздержавшемся состав приватизационного комитета был утвержден.
Абрам Григорьевич тут же составил протокол собрания, который заставили подписать и меня. После этого, уже на заседании комитета, был избран председатель — Петр Созонтович и сопредседатель — сам Абрам Григорьевич.
Полякова, как я понял, тоже метила в сопредседатели, но ее кинули, как несколько минут назад пробросили и меня.
Странно, но это меня снова примирило с Екатериной Ивановной. Возникшая было антипатия рассеялась, и я снова готов был, обнимая ее за плечи и поглаживая по красивой коленке, утешать свою супругу.
И дело даже не в том, что Полякова молода, привлекательна и зеленоглаза.
Нет…
Тут налицо конфликт, и конфликт глобальный.
Старшее поколение, а у нас в квартире это и Петр Созонтович, и в каком-то смысле Абрам Григорьевич, занимают места, которые должны были бы занять молодые. И хотя сам я тоже еще не так стар, как Федорчуков и в каком-то смысле Лупилин, но молодость Поляковой всегда вызывает во мне желание защитить Екатерину Ивановну.
Все-таки интересно — никак не могу понять — чувствуют ли женщины половые сношения на расстоянии?
Последние дни 1991 года.
На улицах сыро и как-то серо. Вышел № 9 журнала, но моих стихов там нет. Ходил в редакцию узнать, когда выйдут № 11 и № 12, но мне сказали, что, возможно, они не выйдут вообще.
На Невском оживление, в магазинах толпы людей.
Покупают абсолютно всё.
Хотел купить конфет, чтобы вечером попить чаю с Поляковой, но пока стоял в очереди — конфеты кончились.
Вечером приходил Векшин.
К счастью, Екатерины Ивановны он не застал — я дал ей мысленную команду уйти в кино — и сидел весь вечер у меня.
Я ему рассказал о приватизационном комитете, а потом добавил, что очень странная штука эта демократия. Еще летом все ненавидели болтунов-демократов, а сейчас, когда появились президенты, мэры и председатели приватизационных комитетов, депутаты стали как-то роднее и ближе, теперь вместе с депутатами население ненавидит президентов, мэров и председателей приватизационных комитетов. Я сказал это, имея в виду наш приватизационный комитет и судьбу в нем Поляковой, но Векшин сказал, что это верно и в масштабе всей страны. Депутаты сейчас ненавидят президента за то, что он ночной пьяница, и мэра, который вор. В жизни всегда есть место празднику.
Среди беспросветности последних дней — радостное, как луч солнца, известие из Беловежской пущи.
Да.
Вот и сбылась мечта нашей интеллигенции. Вот и случилось то, о чем тосковали мы, встречаясь в «Сайгоне» — кафетерии на углу Невского и Владимирского.
Мы теперь открыты для заграницы, да так открыты, что половина нас сама оказалась иностранцами.
Поразительно, как быстро мы достигли этого успеха!
Даже у нас в квартире почти все жильцы — иностранцы.
Не верите?! Считайте сами.
Абрам Григорьевич — белорус. (Он родился в Витебске).
Екатерина Ивановна Полякова, до замужества со мною, проживала в Прибалтике.
Жена Петра Созонтовича — украинка. Три года назад она приехала поступать к нам в институт культуры, но не поступила и, встретив Петра Созонтовича, вышла за него замуж. У них было такое большое чувство, что Петр Созонтович ушел от прежней супруги и, оставив ей дачу и квартиру, поселился с молодой женой у нас.
Сам Петр Созонтович работал до переезда в Петербург председателем исполкома в Рельсовске.
Где этот город находится, я пока не сумел установить. Федорчуков говорит, что на Рильсовщине.
Но это не важно.
Важно то, что только я да еще кот Федорчуковых — русские и родились в Санкт-Петербурге…
И странно, что именно мы не попали в высший орган нашей квартиры — приватизационный комитет.
Я, разумеется, сказал об этом, заострил, так сказать, внимание, но опять не был услышан.
— Не порть праздник! — сказал мне Петр Созонтович.
— Н-да, молодой человек! — поддержал его Абрам Григорьевич. — Вы ведь — не красно-коричневый?
Я так и не понял, с вопросительной или утвердительной интонацией произнес он это, и хотел спросить, как поворачивается язык говорить такое мне — человеку, защищавшему на августовских баррикадах демократию и права евреев всего мира, но мои собеседники уже исчезли за дверями комнат, принадлежавших раньше Рыжковым.
Сейчас на двери здесь висит написанное на тетрадном листке объявление — «ПРИВАТИЗАЦИОННЫЙ КОМИТЕТ».