Я наполнил виски наши опустевшие стаканы и объяснил Федору Михайловичу, что, оказывается, Борис Ельцин был подменен.
— Но страшно не это, Федя, — сказал я. — Двойник Ельцина оказался спившимся и больным, и никто не мог отличить их. И до сих пор не может. Но дело не в этом, дело в том, что он перестал быть упырем.
Во-вторых, я открыл Федору Михайловичу, что он сам был раньше поэтом, дважды героем Вселенского Союза Ф. М. Шадрунковым, но потом у него была потеря памяти и он позабыл об этом.
— С поэзией мы потом разберемся! — сказал Федя. — Ты про исчезновения объясни со своей, с масонской точки зрения.
— А что тут объяснять? — удивился я. — Мне еще Давид Эдуардович Выжигайло говорил, что столь напугавшее рельсовцев начало Четвертого Исчезновения — это продукт и итог их рельсовского мировосприятия. Есть же у вас поговорка: говно дело! — говорил мне Д. Э. Выжигайло. — А наша жизнь, это что — золото? И вообще. Я не понимаю, Федор Михайлович, как можно так пренебрежительно относиться к поэзии. Я понимаю, что Иудкин — поэт большой лирической силы. Допустим. Но какой из него историк? А его назначили вместо меня историком. Значит, говно дело.
— При чем тут история?
— При том, — сказал я. — Хотя это утверждение и противоречит пункту № 3, из Межгалактического Центра уже доставлена в Рельсовск аппаратура для организации перемещения первых партий россиян в Галактику Обетованную. Если я не вспоминал этого раньше, то отнюдь не потому, что не помню, и, разумеется, не потому, что я не Додик Выжигайло. Почему ты не подумал, Федор, что я не вспоминаю об этих подробностях только потому, что мне, выдающемуся масону современности, западло вспоминать, как грубо нарушались права человека. Но ты-то, ты-то, Федор Михайлович, как ты мог позабыть о незабываемых днях, проведенных на берегах Невы. И это ты! Величайший мыслитель, на которого, наполненные надеждой, направлены взоры миллионов жителей Рельсовска и всей Российской Федерации, собравшейся в дальний полет! Ты понимаешь меня, Федор?!
И я наполнил виски его стакан.
Федор взял стакан и кивнул.
— Да, — сказал он. — Я понимаю.
— Это меня очень радует, Федор. Подойди, Федя, и обними своего старого друга! Теперь ты узнал меня?
— Не важно, узнал я тебя или нет, — сказал Федор Михайлович. — Не важно, кто ты. Важно, кем тебя назначили. Важно только то, назначение кем ты сам принял.
Я вспомнил про Воробьевы горы.
Вспомнил про клятву, которая была дана в виду Кремля.
Это была волнующая минута.
— Федя! — сказал я. — По-моему, ты пёрнул, Федя.
— Ты думаешь? — спросил этот великий мыслитель современности.
— Да, Федор! — сказал я. — Да.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, или ПРЕОБРАЖЕНИЕ.
НАЧАЛО
В больших городах теперь какие зимы?
Словно в конце света, ни тепла, ни мороза — одна только слякоть, стылость и мерзость вокруг.
Тем более, что еще после тринадцатой гражданской войны в городе перестало работать паровое отопление, и с тех пор зябкая сырость поселилась в квартирах. Здесь, в синеватых пластах едкого дыма, среди заросших копотью стен, рельсовцы каждый день встречали готовыми, что этот день и будет для них последним.
И так встретили они и тот достопамятный, великий день.
С утра еще ничего не предвещало, что дню этому суждено повернуть историю города. Было, как всегда, тускло и слякотно, но перед обедом пронесся слух, что Федор Михайлович задумался.
— И что, давно он уже думает?! — раздраженно спросил главный предиктор города, президент Сто сорока литрового банка Иван Гаврилович Громыхалов у Евгения Иудкина, доложившего ему эту весть.
— Верочка! — переадресовал Иудкин вопрос секретарше. — Срочно выясните… Когда он задумался?
— Н-не заметили, — заикаясь от страха, через минуту доложила секретарша. — Вроде, говорят, порядочно уже сидит.
— Вро-о-де! — раздраженно сказал Громыхалов. — У вас всегда: вроде! Никакой серьезности!
— Ну, Иван Гаврилович! — в отчаянии воскликнула секретарша. — Ну, миленький! Ну, понимаем, что не бережем вас.
Она зарыдала и, уронив на пол бумаги, выбежала из кабинета, а главный предиктор набрал номер председателя городского комитета по охране рельсы.
— Ты знаешь, что он думает?! — прямо в лоб спросил он.