Дэви обхватил голову руками.
- Порочный круг, - прошептал он. - Он же объяснил вам, почему оказался нагишом и без всего.
- Именно на это я только что и жаловался, - заметил Шансфор. Израиль способен все объяснить. Взаимопроницатели, доставившие его сюда, появляются беззвучно также как и исчезают, к тому же они еще и невидимы. Мы не располагаем ничем вещественным: никто не видел этих кораблей, никто не болтает, что кто-то совершал посадку в поле, нет даже во всей округе хотя бы клочка одежды из чужеродного материала, кольца, изготовленного из странного сплава или какого-нибудь мозольного альдебаранского пластыря на ноге. Ничего. Только его дикий и бездоказательный рассказ, и не малейшего намека хоть на какое-нибудь вещественное подтверждение.
- Конечно, ибо если оно у вас и было, вы бы и ему нашли подтверждение вполне обыденного характера, - заметил Дэви.
- Тогда перейдем к следующему пункту, - предложил Шансфор, огорченно шевельнув бровями, и Старший Брат кивнул ему в знак сочувствия. Отметьте: Израиль поступил во флот взаимопроницателей и дослужился на нем до адмирала.
- Дальше?
- Мегаломания - мы снова и снова возвращаемся к этому. Здесь она замаскирована под сверкающими звездами адмиральскими регалиями. Да, он даже описал для нас эти регалии. Он не мог быть рядовым, не мог быть рабом или еще там кем-то, ведь верно? Он был а_д_м_и_р_а_л_о_м, адмиралом могучего звездного флота. Подобное самовозвеличивание - характерный признак безумия.
Дэви молчал, опасаясь нарушить звучание голоса собеседника. Он чувствовал, что его уверенность блекнет, что ему крайне важно снова встретиться с Израилем, ощутить поддержку этой неувядаемой личности. Взгляни эти глупцы на него хоть однажды, они сразу бы поняли, что Израиль просто не может быть кем-то меньше адмирала.
- Следующий пункт, - продолжал Шансфор, - еще более многозначителен. Как вы должны помнить, в ходе этой причудливой войны Израиль был якобы взять в плен противником, то есть враги взяли над ним верх. Так вот, случалось ли Израилю произносить при вас название победившей его расы? Так вот - название ее Израиль! Израиль, покоренный Израилем!!!
- Что из того? - недоуменно спросил Дэви.
Для Инальда это оказалось чрезмерным. Он подался вперед, стиснув в руке бокал, чуть ли не защелкав зубами.
- Что из этого, осмелились вы спросить? - поинтересовался он. - Если вы намерены довести нас своей тупостью до инфаркта, то что ж, попробуем растолковать для вас это подоступнее. Если выражаться понятиями, которые вы, может быть, способны усвоить, то Израиль страдает расщеплением личности. Он - это он сам по себе, но он одновременно и его злейший враг. Израиль против Израиля - человек, борющийся против себя самого. Это доступно даже для неспециалиста.
- Не вполне, - произнес Дэви, силясь унять растущую в нем злость.
- Черт побери, да куда же яснее?!
- Не вполне, - повторил Дэви. - Господь Милосердный, в последней войне Бергхарра сражалась с Гораггом. Одним из заслуженнейших наших людей был пехотный капитан Горагг, но мы же не стали запирать его в барже для интернированных из-за его злополучной фамилии!
Установилось ледяное молчание.
- Я верю, - заявил Уатт, - что даже наиболее вульгарные для экипажа ментально-оздоровительные выражения, которые вы осмелились допустить, все же заслуживают вежливого ответа, пусть даже изложенного на примитивнейшей, смехотворной высоте.
- Не следует все сводить к совпадению, мистер Дайл, - торопливо пробормотал Шансфор, взметнув руки, словно намереваясь огородить ими своего предводителя. - Вы должны попытаться усвоить эту точку зрения службы умственного здоровья. Позвольте мне перейти к последнему, заключительному пункту, после чего все неувязки в данном вопросе можно, так сказать, оставить в покое.
Согласно Израилю, этикет этой невероятной галактической свары предусматривает, что для адмирала, что для любой сошки по-мельче право на пожизненное изгнание - довольно сложная процедура, мы можем наблюдать смесь милосердия и жестокости. Изгнание означает, тут нам приходится основываться на словах Израиля - что имя этого человека вычеркивается из движения цивилизации, а сам он доставляется на дикую планету в голом виде и с пустыми руками. Перед высадкой его подвергают гипнотическому воздействию, чтобы он мог бегло пользоваться языком той планеты или той страны, куда его высаживают. А это изящно освобождает Израиля от трудности с необходимостью говорить со странным акцентом.
- Вы выставляете Израиля полнейшим лжецом! - с горечью произнес Дэви.
- Нет, - возразил Шансфор, - это полнейшее недопонимание. Мы считали, что он искренне верит во все, что говорит. Но не забудьте - и это еще одна его уловка - что он не может говорить на галактическом языке, потому что тот был стерт, когда ему вдалбливали наш язык.
Но бог с ним, со всем этим - это меньшая часть кодекса об изгнании. Но опять же по израилю, там же указывается, что изгнанники могут быть высажены только на планеты, не входящие в состав Галактической федерации, планеты достаточно примитивные, чтобы могли располагать разве что рудиментами того, что он сам определил как "механические" космические путешествия, и их умение выжить среди враждебно настроенных туземцев зависит только от них самих. Другими словами, для Израиля Бергхарра, Земля - это идея галактического ада.
- Но почему вы все это так критически воспринимаете? - не выдержал Дэви.
- Почему? Потому, что все это просто измышления преступного разума, пытающегося избежать наказания путем полнейшей потери собственной личности. Симптомы наказания мы здесь то и дело обнаруживаем.
Прежде чем Дэви успел в достаточной степени обдумать услышанное и приготовиться к ответу, Уатт поднялся на ноги, пригладил на лысой голове воображаемые волосы и заговорил:
- Вот таким нам представляется случай с Израилем, мистер Дайл. Это ущербная личность страдающая манией преследования. Я доверяю вашему мнению, хотя, боюсь, не должен был этого делать, и потому рассказываю вам о тех ужасных страданиях, которые вы претерпели при разбирательстве этого дела, но это - единственное решение, позволяющее нам свести концы с концами.
- Что же касается Израиля, - добавил Шансфор, тоже поднимаясь и застегивая тунику в знак завершения разговора, - то он, вероятнее всего, безнадежно, и даже в опасной степени, дезориентирован. Если говорить честно, то ориентироваться в записях довольно трудно, потому что в них все путано-перепутано. Мы так и не проследили все до конца. Такого рода работа требует времени и терпения.
- Пусть полиция еще порыщет по его следу, - с видимым удовольствием произнес Старший Брат, - и вполне может оказаться, что он - самый обыкновенный убийца, наказанный за это амнезией.
О, Израиль! Ты - обыкновенный убийца! Злобные туземцы поймали тебя в свои тенета! Лучше бы тебе прибыть к нам пятьдесят миллионов лет назад неандертальцы проявили бы к тебе больше внимания и милосердия!
Дэви прищурился и медленно поднес к лицу стиснутые кулаки. Кровь кипела и бурлила в его венах подобно водопаду. Мгновение он боролся с желанием наброситься на Инальда Уатта, но тут осознание полнейшей безысходности камнем обрушилось на него. Руки упали.
- Я должен повидаться с Израилем, - тупо произнес он.
- Сейчас это не представляется возможным, - ответил Уатт. - Дело в том, что нам пришлось перевести вашего подопечного в более тихое место, здесь грозили начаться припадки буйства.
- И вы удивляетесь этому? - спросил Дэви.
Заученными ритуальными движениями он застегнул свою тунику.
Старший Брат и Шансфор стояли по обе стороны от камина, вежливо ожидая его ухода. Дэви, единственный человек, поверивший Израилю, стоял перед ними сокрушенный, неинтеллигентно переминаясь с ноги на ногу, с приоткрытым ртом. Наконец он тяжело вздохнул и повернулся к выходу, не произнося ни слова благодарности. Бросив взгляд на увядшие на его груди лютики, он подумал: "Как же они, должно быть, забавляли этих людей!" И еще он подумал, что в них воплотилась вся его слабая связь со здравомыслием и с Галактикой.
Внезапно он осознал всю жестокость изгнания Израиля, всю горечь неординарной личности, обреченной жить среди людей, не способных тебя понять.